Рыбаки уходят в море… Исландская новелла

— Так всегда бывает. Во-первых, общаясь с порочной личностью, человек лишается уважения окружающих. Во-вторых, он невольно и сам духовно деградирует, заражается. Едва ли найдется такой сильный человек — скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, — который не потерпел бы духовного ущерба от общения с подонками. Точно так же, как общение с порядочными, культурными людьми духовно обогащает человека. — Сестра заговорила спокойным, назидательным тоном учительницы. Словно стояла за кафедрой перед целым классом.

— Ну, если меня духовно обогатит общение с порядочными, культурными людьми, то, может, и такую испорченную, по твоему мнению, женщину, как Свейнбьёрг, духовно обогатит общение с порядочным человеком, то есть со мной?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что сказал.

— Рассуждать так — чистое безумие. Ведь ты ни в чем не виноват, и теперь, когда умерла Диса, ваш единственный ребенок…

— А кто виноват? Ты можешь взять на себя смелость и сказать, кто виноват?

— Этого я не знаю, — ответила сестра. — Но в вашем случае, о котором мы говорим, виноват не ты, это точно. Ведь вы с ней даже не женаты. И главное, повторяю, все это совершенно бесполезно, все, кроме тебя, это понимают.

Что он мог поделать? Присутствие сестры вдруг стало ему неприятно, и он не сдержался.

— Если я больше ничем не могу вам помочь, — сказал он, — то простите, у меня нет времени. Мне надо сходить в магазин, пока его не закрыли.

Несколько мгновений царило полное молчание. Потом гостьи поднялись. Сестра, побледнев, сказала:

— Ну, если ты так относишься к добрым советам… то действительно лучше не докучать тебе. Нам тоже пора. До свидания.

Ему показалось, что Петрина, выходя, бросила на него грустный взгляд.

Когда-то говорили, что они с ней любят друг друга, и юна действительно до сих пор так ни с кем и не обручилась. Может, у сестры были свои намерения, если она взяла Петрину с собой? И, несмотря ни на что, он улыбнулся…

Господи!

Неужели он читал эти воспоминания вслух? Нет, не может быть. Это наверняка привлекло бы к нему внимание. А на него никто не смотрел. Да он и не мог читать вслух, ведь у него что-то случилось с голосовыми связками. Но тем не менее ему казалось, что он читал это вслух или видел на сцене. И притом его как будто не узнавали. А разве не об атом он мечтал в давние времена, когда был ребенком и мечты его оправдывались возрастом?

Конечно, об этом. Но только теперь это уже перестало быть его страстным желанием. Его удивляло, что многие его воспоминания казались до смешного пустыми, почти все, кроме воспоминаний о маленькой Дисе… как он ухаживал за ней… рассказывал сказки, читал, пел песенки… баюкал по вечерам и одевал утром… тогда у него было чему радоваться…

Да… несмотря на все, что он пытался сделать для ее матери… как ни грустно, в конце концов ему пришлось устроить ее в лечебницу, где она, может быть, поправится… да, может быть…

Но у него были стихи. Их оценили, он должен издать их отдельной книгой.

Халлдор Стефаунссон Страх

— Бьодн идет, — сказал человек с пилой.

— Где?

— Сюда идет? — спросил человек за верстаком.

— Да, сюда. Вот счастье-то привалило. Как бы оно нам боком не вышло. Опять задираться будет.

— Мы его не трогаем, и дела нам до него мало, — сказал тот, что заколачивал гвозди. — Мы вроде как и не видим его.

— Не видим… Хм! Легко сказать! Сейчас как заведется!

— Кажись, он не в восторге от нашей работы.

— Главное — не спорить с ним, — сказал тот, что забивал гвозди, — а прикинуться, будто мы со всем согласны.

— Ну и зараза, — процедил сквозь зубы тот, что пилил. — Он, должно быть, ненормальный.

— Нормальный или нет, но он опасен.

— Таких из обращения изымать надо.

— Будь моя власть, я бы его вообще к людям не подпускал.

— А твоей власти никогда не будет.

— Какого черта? Я только сказал, будь…

— Ну, а я сказал только, что не будет…

— Да хватит вам бузить, парни, — сказал тот, что забивал гвозди. — Мир дороже всего.

— А мы не воюем. Слышь, ты бы Бьодну насчет мира втолковал, — ответили они.

— Он и сам уразумеет, только не надо с ним спорить да перечить. Все ведь любят мир, просто самим нужно уметь ладить с людьми.

— Да, черт возьми, тебе бы философом быть. Вот и испытай свою философию на Бьодне. — Они рассмеялись. Но тот, что забивал гвозди, верил в свою линию и спорить не стал.

Большими неспешными шагами приближался Бьодн. Каждого из них он оглядел, оценил, вроде как скотину на убой: мелкие мужики. Сам он был великаном, держался вызывающе, его манера двигаться была явно рассчитана на то, чтобы запугать. Длинные конечности, казалось, свободно подвешены к туловищу, плечи необычайно широкие, а грудь выпирала, как мощная скала.

Те же, кого он разглядывал, ничем особо не отличались от обыкновенных людей. Они молчали. Не то чтобы эти трое испугались его, нет. Но до этого все же было недалеко.