Зимой в Хэйманский ручей заплывало несколько форелей, но к началу лета вода высыхала, и ни одной рыбы в нем не оставалось.
Мистер Хэйман ловил одну или две форели и ел их сырыми с перемолотой пшеницей и кормовой капустой; но пришел день, когда он состарился настолько, что не мог больше работать, а дети стали думать, что он дьявол, раз живет один, и боялись подходить к ручью и хижине.
Мистера Хэймана это не волновало. Дети — последнее, что могло заинтересовать его в этом мире. Грамота, дети — все одно, думал мистер Хэйман, молол пшеницу, ухаживал за кормовой капустой и ловил одну иди двух форелей, когда те заплывали к нему в ручей.
Он выглядел девяностолетним стариком тридцать лет подряд, и когда решил, что пора умирать, то так и сделал. В тот год форель не заплывала в Хэйманский ручей, и с тех пор ни разу там не показывалась. После смерти старика форель решила держаться от ручья подальше.
Ступка с пестиком упала с полки и раскололась.
Хижина сгнила.
Кормовая капуста заросла сорняками.
Через двадцать лет после смерти мистера Хэймана люди из рыбнадзора решили запустить форель в окрестные водоемы.
— Сюда тоже? — спросил один из них.
— Давай, — ответил другой.
Они вывалили в ручей полное ведро форели, но не успели рыбы коснуться воды, как перевернулись белыми животами вверх и мертвыми телами поплыли по течению.
ФОРЕЛЬ УМИРАЕТ ОТ ПОРТВЕЙНА
Это не фантазия — из тех, что приходят в голову, пока сидишь в сортире.
Это реальность.
Одиннадцатидюймовая радужная форель мертва. Ее жизнь навеки унес из вод всей земли один–единственный глоток портвейна.
Форель не должна умирать от портвейна. Вполне нормально, если ей сломают хребет и бросят в рыбий садок, или если ее задушит грибок, который, точно команда муравьев цвета сахарного песка, будет ползать по ней до тех пор, пока форель не окажется в сахарнице смертников.
Вполне нормально для форели застрять в запруде, которая к концу лета пересохнет; нормально, если ее поймает птичий или звериный коготь.
Нормально даже, если форель задохнется в реке от грязи и человеческих экскрементов.
Иногда форели умирают от старости, и их белые бороды мирно плывут в море.
Эти смерти естественны и обычны — совсем другое дело, когда форель умирает от глотка портвейна.
Об этом нет ни слова в «Трактате о рыбной ловле посредством удилища» из «Откровений святого Альбанса», изданных в 1496 году. Ни слова в «Советах по ловле рыбы в Меловом ручье» Г. С. Катклиффа, изданной в 1910–м. Ни слова в «Правда дальше, чем рыба» Беатрис Кук, изданной в 1955–м. Ни слова в «Северных мемуарах» Ричарда Фрэнка, изданных в 1694–м. Ни слова в «Я иду ловить рыбу» У. С. Прайма, изданной в 1873–м. Ни слова в «Наживке для ловли форели» Джима Куика, изданной в 1957–м. Ни слова в «Некоторых опытах, относящихся к рыбам и фруктам» Джона Тавернера, изданных в 1600–м. Ни слова в «Река никогда не спит» Родерика Л. Хай Брауна, изданной в 1946–м. Ни слова в «Пока рыба не разлучит нас» Беатрис Кук, изданной в 1949–м. Ни слова в «Рыбаке с точки зрения форели» полковника Э. У. Хардинга, изданной в 1931–м. Ни слова в «Исследованиях Мелового ручья» Чарльза Кинсли, изданных в 1859–м. Ни слова в «Форельном сумасшествии» Роберта Трэйвера, изданном в 1960–м.
Об этом ни слова в «Солнечном свете и сухой наживке» Дж. У. Данна, изданной в 1924 году. Ни слова в «Просто рыбалке» Рэя Бергмана, изданной в 1932–м. Ни слова в «Искусстве ловушек для рыб» Эрнста Дж. Шуберта–младшего, изданном в 1955–м. Ни слова в «Искусстве ловли рыбы в быстрой реке» Г. С. Катклиффа, изданной в 1863–м. Ни слова в «Старой наживке в новой одежде» К. Э. Уолкера, изданной в 1898–м. Ни слова в «Весне рыболова» Родерика Л. Хай–Брауна, изданной в 1951 году. Ни слова в «Специальных удочках для ловли гольца» Чарльза Брэдфорта, изданной в 1916 году. Ни слова в книге «Женщина и рыбалка» Чейзи Фаррингтон, изданной в 1951 году. Ни слова в «Рассказах рыбаков новозеландского Эль–Дорадо» Зэйна Грэя, изданной в 1926–м. Ни слова в «Энциклопедии рыболова» Дж. С. Бэйнбриджа, изданной в 1816 году.
Нигде ни слова о том, что форель может умереть от глотка портвейна.
К описанию Верховного Палача: Мы встали затемно. С чем–то вроде улыбки на лице он вошел в кухню, и мы сели завтракать.
Жареная картошка, яичница и кофе.
— Эй, старый ублюдок, — сказал он. — Дай соль.
Удочки еще с вечера лежали в машине, мы сели и сразу поехали. С первыми лучами солнца мы были на дороге, ведущей в горы, и двигались навстречу рассвету.
Лучи скользили по деревьям и напоминали витрину странного неторопливого магазина.
— Симпатичная попалась вчера девчонка, — сказал он.
— Ага, — ответил я, — тебе повезло.
— Дают — бери, — сказал он.
Совиный ручей был небольшим, всего несколько миль длиной, но в нем водилась хорошая форель. Мы вышли из машины и спустились на четверть мили к ручью. Я размотал удочку. Он достал из кармана пинту портвейна:
— Будешь?
— Нет, спасибо, — сказал я.
Он как следует приложился к бутылке, помотал головой из стороны в сторону и сказал:
— Знаешь, что мне напоминает этот ручей?