Рыбацкие мотивы

В такие белые ночи в озерах хорошо ловится рыба. Она бродит прямо под лодкой и трогает донки. Лески круто уходят вниз, в туман. Колокольчики вешать нельзя — они пугают сказку. Вот суетливо теребит червя ерш — ерш, наверное, уже на крючке, но поднимать донку не хочется… Через пугливое подергивание ерша на соседний крючок вдруг мягко и уверенно ложится лещевая потяжка. Лещ отрывается ото дна тяжело и, как воздушный змей, уводит в сторону шнур. И почти тут же слышится рывок и толчки хорошего окуня — окунь схватил ерша. К лодке идут сразу два солидных жителя озера. Если они не очень большие, то подсачек подхватывает сразу обоих…

Груз снова улетает в туман, торопливо и глухо входит в воду и медленно тонет. И снова леска круто уходит вниз, снова возвращается ночь, возвращаются туман и голоса кукушек…

От солнца остаются за лодкой золотые зайчики. Они пляшут, уплывают, а новые все появляются и появляются…

С юга идет волна, пока еще низкая, но уже со скверным характером. Лодка глубоко уходит носом в песок, несколько раз покачивается, пока вынимаешь рыбу, а потом будто засыпает, сложив вдоль бортов усталые весла.

Засыпаю и я до следующего вечера, до следующего свидания с новой сказочной ночью. А во сне еще долго плывут в тумане мои лески, слышатся всплески рыб и голоса птиц…

Тишина

Я всегда мечтал пожить на берегу тихой реки. У такой реки должны быть не очень высокие, нежные от мягкой зелени берега и не очень торопливая, глубокая и прозрачная вода. Глубина хранит покой, а нежность луговых берегов с желтыми язычками песка успокаивает тревоги. К такой реке хотелось прийти после трудных дорог и остаться с ней надолго и незаметно…

Однажды мне показалось, что такое счастье я встретил. Реку звали Неруссой. Но счастье оказалось неполным. В то время местные жители еще только-только осваивали спиннинг и по старой привычке продолжали рвать в омутах тол. Этот тол доставали в лесу у людей, корчевавших пни, и после каждой такой сделки река нервно и больно вздрагивала. Тишина гибла от жадности и стяжательства. Все лето я бродил по реке и искал эту обиженную тишину. Часто находил, но она снова пугалась глухих взрывов и снова исчезала. За тишиной приходилось ходить очень далеко.

Тишина приходила ко мне порой и волжскими плесами и астраханскими ильменями, я встречал эту мечту-тишину и за Окой, на своем милом и добром озере Развань, спрятавшемся от людей в сыром лесу. Но везде тишина была неполной. Ей не хватало то ли теплых берегов, то ли воды без нефтяных разводов. Попутчики или случайные знакомые объясняли неполноценность моей романтической тишины или бурными шагами двадцатого века, или еще какими-то сложными условиями, при которых тишиной можно поступиться ради чего-то более высокого…

Но тишина где-то жила. Она должна была приходить к тебе хотя бы изредка. Она не напомнит вам о себе ни легким голодом, ни жаждой. Но вот однажды вы почувствуете тоскливую тревогу, беспокойство и приметесь искать тишину… И если вдруг не найдете, то переживете боль невосполнимой потери…

Я нашел тишину. Она пришла ко мне вместе с небольшой северной рекой, с добрыми, крепкими поселениями по обоим берегам, вместе с июльским вечером, когда все немного устает от летнего солнца и оводов и умолкает… Умолкают и без того редкие постукивания лодочных моторов. Остаются взгорки берегов, нагулявшееся за день стадо, легкий свет вечернего облака и медленные круги на воде. Молчит лес, спокойна река, нет лишних звуков, а в голубом тумане реки приходит к тебе былинный шепот далекого переката.

Поплавки уходят в воду глубоко и мягко — ведь вечером чаще берет осторожная и сильная рыба. Крючок наживляешь тщательно и прочно раковой шейкой. Раки живут тут же, в берегах, под корнями осоки. Они долго цепляются клешнями за эти корни, пытаются поймать твои пальцы, беспокойно тычутся в стенки мешочка и только потом стихают. На рака берут лещи, быстрый речной окунь и крупный язь.

Поплавки начинают уходить под воду еще с вечера. Ночью их плохо видно на воде и рыбу слышишь только по ударам или потяжкам. К утру снова появляется на небе светящееся облако, следом за ним приходит к тебе легкий ветерок, тает туман и ты снова видишь поплавки.

Вслед за поплавками на быстрине расплываются густые и глубокие круги от плеска тяжелых рыб. Кругов все больше, но они становятся мельче и как будто нерешительнее. Уходит в ямы лещ, язь бьет ближе к берегу, где подпархивают над водой синенькие жиденькие стрекозки. Круги затухают, на воде остаются только рябые пятнышки от мальков, а на червя начинает жадно набрасываться крупный елец. Ельца много.

С той стороны от берега отходит проснувшийся речной трамвайчик, разворачивается и идет вниз по реке. Он увозит отсюда редких пассажиров и остатки утреннего тумана. Скрипит коростель. Пролетают вороны: одна, другая… Через бугор идет стадо, идет бодро, крутя хвостами, и тут же за стадом проносятся хищные оводы.