Рыбий глаз

к калитке, он вдруг понял, что выходить «на деревню» было слегка боязно. Нервное чувство покалывало ноги, так что захотелось сначала присесть на корточки и обнять колени руками, а затем быстро-быстро вприсядку, пригибая голову, забраться обратно за надежные и непроницаемые для чужих взглядов бревенчатые стены избы.

Даже повседневные вылазки на реку или к старому дереву давались ему непросто. А теперь… и вовсе было тяжко… Первые сто шагов по проселочной дороге холодили пятки – необходимость здороваться с малознакомыми ему взрослыми или, что еще хуже, наткнуться на группу ребят, с которыми в обязательном порядке нужно было постоять и поговорить, это было очень мучительно, потому что подобрать нужные слова было непростой задачей.

Говоря что-то, нужно было тонко балансировать между занудством и чушью, серьезностью и глупостью сказанного. Не говоря о том, что всегда нужно было быть остроумным, что было сложнее всего. А иначе тебя неправильно поймут, и уж тогда держись. В общении с людьми нельзя быть каким-то конкретным, постоянным, потому что тогда тебя будут считать олухом, мрачным, клоуном, занудой или умником. Всегда надо было умело скользить по широкой дуге человеческих эмоций, без конца меняя вектор, и на ходу подбирать особые, «волшебные» слова и выражения, которые будут иметь положительный отклик в головах собеседников.

В отличие от той же Марьи, которая владела этим искусством мастерски, Андрейка начисто был лишен вербальной сноровки. А потому при ведении светских бесед и пустопорожней болтовни, которые, как известно, являются самыми важными и судьбоносными разговорами среди людей, он испытывал большие трудности. Порой, замечая впереди по дороге знакомого мальчугана, он судорожно принялся придумывать подходящее приветствие и повод для короткого переброса социально-значимыми фразами. Придумав что-то более-менее подходящее, он принимался раз за разом прокручивать диалог про себя, вживаясь в роль. И вот когда оставалось всего пару метров до встречного, он пугался, опускал глаза, тихо мямлил «привет» и значительно ускорял шаг. Секунд через десять, стресс уходил, и ему становилось стыдно за себя – он проклинал свою ничем не оправданную застенчивость и малодушие. И на добрые полчаса сникал совсем. Так бывало почти всегда.

А теперь, после всего случившегося он и вовсе не представлял, как поведут себя люди. Что будут говорить и о чем будут спрашивать? Держась рукой за ручку калитки, он все еще не решался сделать шаг за пределы двора. В голове его лихорадочно сменялись разные образы, которые описывали возможные варианты ближайшего будущего. Конечно, как всегда бывает, самые пугающие лезли на передний план, сочно и в деталях разворачиваясь перед глазами. А что если все в деревне сговорились против него? И презирают его за трусость и слабость. За то, что подло, без предупреждения ударил Женю и что потом даже не сопротивлялся обидчику, а безропотно сносил все удары и оскорбления. Вот выйдет он сейчас на дорогу, в новой белоснежной майке, с крутой повязкой на глазу, а на него будут смотреть с плохо скрываемым недружелюбием, а то и сплевывать ему под ноги. А дома в кругу семьи потешаться над ним, над его дурацкой повязкой из вельвета, над ним самим и над его истеричной бабкой.

Нет, не сегодня. Пожалуй, он посидит еще какое-то время дома, пока жар истории не остынет и не выветрится из людских голов. В глубине души он понимал, что в таком маленьком социуме, скудном на происшествия, такие случаи не забываются годами.

Андрейка уже подходил к крыльцу, как услышал тоненький голосок, раздавшийся за спиной:

– Привет, – пропищал неуверенный голос, и, словно его обладатель, засомневавшись в том, что слабый звук его голоса вообще способен распространяться в окружающей среде, чуть громче повторил: «Привет!»

Это был Петя. Маленький человечек. Так про него говорили. Был он маленьким не только по возрасту, а вообще. Все было в нем очень маленьким – плечи, руки и ноги, голова и лицо. Светлые волосы на голове были редки и тонки, как паутина. То же отражалось в характере. Повадки его были скудными, речь тихой и неубедительной. Даже когда он говорил какие-то действительно здравые вещи, звучало это как какая-то глупость. И даже контуры его худого тела будто не имели четкой границы, а распылялись в дневном свете, так, что издалека его и вовсе не было видно. И вообще весь он был каким-то прозрачным и невесомым, словно призрак, – подуй на Петю, и Петя рассеется как пар.

– Привет. Я тебя не заметил. Задумался… – ответил Андрейка. Петя был единственным ребенком в деревне его возраста, при разговоре с которым Андрейка не робел и не испытывал внутреннего дискомфорта. – Как дела?

Маленький человечек понял, что с ним соизволили контактировать, поэтому сделал маленький шажок к калитке. При этом Андрейка видел, что Петя смотрит на него с необычайным, трудно скрываемым любопытством. Петя был единственным из детворы, которого не было в тот злосчастный вечер у заброшенного дома.