Рыбий глаз

Картинка в раз приобрела некоторую целостность, при этом став более усредненной. Теперь Андрейка мог различать людей, их движения, походку, одежду, даже лица. Но мелкие детали, доступные до сих пор, стали неразличимы, сливаясь в пятна с довольно общими очертаниями и линиями. Если раньше каждая травинка имела свою уникальную форму, то теперь трава существовала лишь как сине-зеленая масса под ногами, являясь цельным, нераздельным понятием. И так было во всем. Тогда Андрейка прикрыл левый глаз, и мир снова изменился.

Окружающий мир размылся, очертания предметов стали едва различимы, а многие мелкие детали и вовсе растворились в более крупных. Зато фигуры людей стали видны очень хорошо. Настолько хорошо, что лица стали читаться мальчиком, словно открытая книга. Каждая морщинка теперь вела собственное повествование, мельчайшее движение бровью, казалось, кричит внутренними переживаниями, такими явными, что становилось неясно, как вообще люди могут страдать проблемами взаимопонимания.

Люди отныне угадывались легко и безукоризненно точно. По положению рук, по тону голоса, по уголкам рта. Как человек поправляет волосы и как дышит и по тому, как встает со стула и делает первый шаг. Казалось даже, что теперь и вовсе нет смысла вести какие-либо разговоры, потому что и так все понятно и незачем сотрясать воздух. Андрейка настолько четко видел людей, что даже внешность их изрядно изменилась. Как будто в ней добавились ранее невидимые черты, которые отражали их суть, духовное и душевное состояние.

От одиночества к примеру – чернели веки, от трусости отекало лицо, а от горя вытягивались руки и делались ломкие. От безделья, как ни странно, – рос горб, а еще желтела кожа на шее. Теперь, лишь взглянув на человека, Андрейка мог рассказать о нем почти все. Получив такую способность, мальчику тотчас захотелось проведать всех своих знакомых, чтобы узнать о них побольше. Он летал из дома в дом, перекидывал повязку на другой глаз и пристально, с интересом, граничащим с восторгом, разглядывал знакомых. К слову, те, отчего-то его вовсе не замечали, не потому что он был невидим, а наверно, все оттого, что для них он был не более чем темным, едва различимым пятном на траве или стене.

Вот он залетел в самый ухоженный двор в деревне. За красивым плетеным забором располагался небольшой, но добротный дом, красиво облицованный по фундаменту, выкрашенный в приятный оливковый цвет и с дорогой черепицей на крыше. Двор был также небольшой, но в каждом его закутке обозначался порядок, своевременность и холеность. Жил здесь еще не старый вдовец – подполковник Красин. Андрейка знал о нем лишь то, что жена его умерла совсем молодой, не оставив ему потомства, а он более не женился, все время посвящая службе, которая стала ему за супругу, а солдаты за родных детей.

Когда мальчик, словно ветер, ворвался к нему за калитку Михаил Петрович рубил за домом дрова. Андрейка издалека увидел его мощное, коренастое тело, обильно покрытое волосяным покровом. Подполковник был по пояс гол и красен до невозможности. Но не от физических нагрузок прилила так обильно кровь к его коже, а от неумолимой ярости и разочарования, бурлящего в нем. Еще в самом расцвете сил подающий надежды служака, метивший в генералы, но из-за подлости коллег, постыдного и липового обвинения и маячащего трибунала вынужден был подать в преждевременную отставку. Михаил Петрович, несмотря на прошедшие годы, не смог смириться с подобной несправедливостью. Человек он был сильный и волевой, и не было проблемы или случая в его жизни, с которым он не справлялся, кроме вышеописанной. Все это увидел Андрейка в старом вояке, лишь взглянув на него. Мощные узловатые руки подполковника с трудом гнулись в локтях, как будто были в страшном напряжении, а ладони, сжатые в кулаки, казалось, и вовсе не способны разжаться. От постоянного чрезмерного напряжения лицо Михаила Петровича было сухим и обескровленным. Зато руки его пылали, только что пар от них не шел. Спина его неестественно ровная, словно каменная, указывала, что силы подполковника на исходе и еще год или два и его сломает какая-нибудь болезнь, физическая или душевная. Но сейчас он выглядел бодрым и удалым, лихо откидывал серебряную прядь не по возрасту густых волос со лба, плевал на землю и разом рубил пеньки пополам. Топор весело и уверенно рассекал водную гладь, а глаза мужика маслянисто блестели легким безумием.

Андрейка еще на пару секунд задержал на нем взгляд и, поняв, что ничего нового ему уже не узнать, мгновенно потерял интерес к Михаилу Петровичу, перепрыгнул забор и помчался дальше по дороге. Вспоминая бодрящегося и кажущегося внешне благополучным подполковника, но кипящего и почти сварившегося «вкрутую» внутри, мальчик задумался о том, как порой несносно и непонятно, противоречиво и даже абсурдно оборачивается жизнь, несмотря на твои действия.