Рыбка Джорджи

На следующий день это была мисс Ануин. Она являлась близкой подругой мисс Элфинстоун и мисс Прэтли, и одно это, разумеется, должно было меня насторожить. Но мне и в голову не могло прийти, что такая непохожая на всех мисс Ануин, эта тихая мышка, которая лишь пару недель назад подарила мне подушечку для коленопреклонений, искусно вышитую собственными руками, - эта мисс Ануин может позволить себе что-либо эдакое. Поэтому, когда она попросила спуститься с ней в склеп и показать саксонские фрески, я ни на секунду не заподозрил в этом дьявольского умысла. А он был.

Не просите меня описать это столкновение; оно слишком для меня болезненно. И те, что последовали за ним, были не менее жестокими. С этого в ремени чуть ли не каждый день происходил какой-нибудь возмутительный инцидент. Нервы мои не выдерживали. Временами я с трудом понимал, что делаю. Я начал читать заупокойный стих на венчании молодой Глэдис Питчер.

Я опустил в купель новорожденного сына мистера Харриса и заставил его понырять. Противная сыпь, которой не было у меня уже два года, снова выступила на моей шее, а раздражающая привычка щелкать по уху возобновилась пуще прежнего. Я даже начал лысеть. Чем быстрее я отступал, тем скорее они меня настигали.

Таковы женщины. Ничто не вдохновляет их так сильно, как проявления скромности и нерешительности в в мужчине. Но они становятся вдвойне неукротимыми, если им удается обнаружить - и здесь я должен сделать самое тяжкое признание - если им удается обнаружить, как в случае со мной, легкое мерцание тайной страсти в глубине глаз.

Видите ли, на самом деле я сходил с ума из-за женщин.

Да, я знаю. После всего, что я уже сказал, вам это покажется неправдоподобным, но это абсолютная правда. Вы должны понять, что мне только тогда становилось дурно, когда они прикасались ко мне своими пальцами или оказывались в непосредственной близости.

Если же они находились на безопасном расстоянии, я мог часами наблюдать за ними с той особой зачарованностью, которую вы, возможно, замечали за собой, глядя на существо, до которого страшно дотронуться - на осьминога, к примеру, или длинную ядовитую змею.

Мне нравился вид гладкой и белой обнаженной руки, выпроставшейся из рукава и забавно похожей на очищенный банан. Я мог прийти в неописуемое волнение от одного вида девушки в облегающем платье, пересекающей комнату. Но особенно я любил смотреть на тыльную сторону ног, обутых в туфли на высоком каблуке: это чудное напряжение под коленками, да и по всей длине ноги так упруги, словно сделаны из прочного эластика, натянутого почти до разрыва, но только почти. Иногда летом, сидя у окна в гостиной леди Бердуэлл за послеполуденным чаем, я бросал взгляды поверх своей чашки в сторону бассейна и возбуждался сверх всякой меры от вида загорелой полосы живота, выступавшего между верхней и нижней частями раздельного купальника.

В таких ощущениях нет ничего постыдного. Все мужчины испытывают их время от времени. Но у меня они вызывали нестерпимое чувство вины. Не сам ли я, постоянно задавался я вопросом, неосознанно дал повод этим женщинам вести себя сейчас так бесстыдно? Не тот ли это блеск в моих глазах (который я не могу контроливать) постоянно питает их страсти и подстрекает к действию? Не сам ли я невольно посылаю им нечто вроде призывного сигнала всякий раз, когда смотрю на них? Так ли это?

Или же подобная бесцеремонность поведения вообще коренится в женской природе?

У меня было вполне ясное представление об ответе на этот вопрос, но меня это не удовлетворяло. Такое уж свойство моего сознания, что одни лишь догадки его не устраивают; ему необходимы доказательства.

Я должен был выяснить, что является виновником всего происходящего - я или они, и, имея в виду данный вопрос, я решил провести простой эксперимент своего собственного изобретения, используя крыс Билли Спеллинга.

Год назад или около того мне пришлось намучиться с одним невозможным мальчишкой-хористом по имени Билли Спеллинг. Три воскресенья подряд этот шалопай приносил с собой в церковь пару белых крыс и выпускал их на пол во время моей проповеди. В конце концов я отобрал у него животных, принес их домой, посадил в ящик и поставил его в сарае, в глубине приходского сада. Исключительно из соображений гуманности я продолжал их кормить, и в результате, но без всякого поощрения с моей стороны, эти создания начали очень быстро размножаться. От двоих получилось пятеро, а от пятерых двенадцать.

Именно на этом этапе я решил использовать их в исследовательских целях. Мужских и женских особей оказалось как раз поровну, по шести штук, так что условия были идеальными.