Рыбка Джорджи

А над всем этим — огромное множество звёзд, колесящих по небу.

Мы спешим через лужайку, мама и я, её браслеты звенят, как сумасшедшие, а мне приходится бежать, чтобы поспевать за ней. Каждый мой шаг отзывается скрипом схваченной морозом травы, мягко пружинящей под ногами.

— У Жозефины начались роды, — говорит мама. Это великолепная возможность. Ты должен пронаблюдать весь процесс.

Когда мы подбегаем к гаражу, там горит свет, и мы входим. Отца здесь нет, машины тоже, всё это место кажется пустым и огромным, и мои ноги в комнатных тапочках начинают мёрзнуть на цементном полу. В углу гаража, внутри низкой проволочной клетки на кучке сена лежит Жозефина — большая голубая крольчиха с маленькими розовыми глазками, подозрительно взглянувшими на нас, когда мы подошли. Её муж, которого зовут Наполеон, находится теперь в отдельной клетке в противоположном углу, и я вижу, как он поднимается на задние лапки и нервно перебирает проволоку.

— Смотри! — восклицает мама. — Она рожает первого! Он уже почти вышел!

Мы оба придвигаемся к Жозефине, и я сажусь на корточки перед клеткой, приблизив лицо прямо к проволоке. Я очарован.

Крольчата появляются один за другим. Зрелище волшебное и завораживающее. И как быстро!

— Смотри, как он выходит, аккуратно завёрнутый в свой собственный целлофановый мешочек, — говорит мама. — И как же она теперь о нём заботится! У бедняжки нет полотенца, а даже если бы и было, она не смогла бы удержать его в своих лапках, поэтому она облизывает его языком.

Крольчиха поворачивает свои розовые глазки в нашу сторону; затем я вижу, как она ёрзает на соломе и помещает своё тело между нами и крольчонком.

— Обойдём с другой стороны, — говорит мама. — Глупышка передвинулась. Наверняка она пытается спрятать от нас детёныша.

Мы обходим клетку с обратной стороны. Глаза крольчихи следят за нами. В двух ярдах от нас бешено скачет самец, вцепившись в сетку.

— Почему Наполеон так нервничает? — спрашиваю я.

— Не знаю, милый. Не обращай на него внимания. Наблюдай за Жозефиной. Я думаю, у неё скоро появится ещё один. Смотри, как тщательно она облизывает своего маленького! Совсем как человек, купающий ребёнка. Правда, забавно, что когда-то и я делала с тобой почти то же самое?

Голубая крольчиха продолжает следить за нами, и сейчас она снова подталкивает детёныша носом, а сама медленно перекатывается в другую сторону. Сделав это, она возвращается к своему занятию.

— Удивительно всё же, как мать инстинктивно знает, что ей нужно делать, — говорит мама. — Только представь себе, рыбка, что крольчонок — это ты, а Жозефина- я… Постой, давай снова обойдём, чтобы лучше видеть.

Мы обходим клетку, чтобы держать детёныша в поле зрения.

— Смотри, как она ласкает и целует его всюду! Ну да! Она действительно его целует! Совсем как я тебя!

Я вглядываюсь пристальней. Эти поцелуи мне кажутся подозрительными.

— Смотри! — кричу я. — Она его ест!

И точно — голова крольчонка мгновенно исчезает во рту крольчихи.

— Мама! Скорей!

Но не успевает истаять звук моего вопля, как всё крохотное розовое тельце исчезает в пасти крольчихи.

Я быстро поворачиваюсь и смотрю прямо в лицо моей мамы, не более чем в шести дюймах надо мной.

Без сомнения, она пытается, что-то сказать или, может быть, она слишком потрясена для слов, но всё, что я вижу теперь — это её рот, огромный красный рот, открывающийся шире и шире, пока не становится круглой зияющей дырой, чёрной внутри, и я снова кричу и уже не могу остановиться. И вдруг ко мне тянутся её руки, я чувствую её кожу, длинные холодные пальцы плотно смыкаются на моих кулачках, я отскакиваю, вырываюсь и ошалело мчусь в ночь. Я бегу по аллее, за ворота, крича всю дорогу, и над пределом собственного крика слышу за своей спиной звон браслетов, который становится всё громче и громче, — она бежит за мной вниз по пологому холму до конца тропинки и дальше, через мост, на шоссе, где поток машин с горящими фарами движется со скоростью шестьдесят миль в час.

И тут, где-то сзади, я слышу, как по дорожному покрытию визгливо чиркают шины; затем всё стихает, и вдруг я понимаю, что браслеты за моей спиной больше не звенят.

Бедная мама.

Если б только она прожила чуть подольше!

Я признаю, что она жутко испугала меня этими кроликами, но в этом не было её вины, тем более что между мной и ею постоянно происходили странные вещи. Сейчас я отношусь к ним, как к методам жёсткого воспитания, которые, как бы то ни было, принесли мне больше пользы, чем вреда. И проживи она достаточно долго, чтобы завершить моё образование, я уверен, что у меня не было бы тех проблем, о которых я говорил вам несколько минут назад.

И, пожалуй, хватит об этом. Я не собирался рассказывать о своей маме. Она не имеет никакого отношения к тому, о чём я завёл разговор. Больше я не буду о ней вспоминать.