Рыбка в мутной воде

— Ну, тогда присаживайся к моему столу. Сейчас трапезничать будем, — пригласил меня лесной житель, направляясь в сторону шалаша за новыми столовыми приборами. Я заметила, что он немного прихрамывает на левую ногу.

Не дожидаясь нового приглашения, я уселась на один из пеньков, служивших в качестве стульев. На столе, кроме варева в котелке, лежал шашлык, насаженный на металлический стержень, заменяющий шампур. Запах от него шел неподражаемый, отчего мне хотелось, не дожидаясь хозяина, приступить к его поглощению.

* * *

После того как мы закончили вечернюю трапезу, Лесной человек, как я назвала для себя мужчину, стал рассказывать мне историю своей жизни. Я слушала его, кутаясь в принесенную им из шалаша фуфайку и ощущая разливавшееся по телу тепло. Мне было сытно и уютно после сегодняшних приключений.

Голос Лесного человека успокаивал, рассказ лился неторопливо и завораживающе.

— Вся моя жизнь прошла вот в этом лесу, — говорил он. — Отец мой был лесником. Я с детства ходил с ним. А когда отец погиб — браконьеры его убили, — заменил его.

— И что, вы всегда жили и живете вот здесь? — немного удивленно спросила я.

— Да нет, конечно. Жил я и в деревне, — ответил он на мой вопрос. — Но работа наша и прекрасна, и опасна, — скороговоркой продолжил он.

Потом он встал, достал из кармана трубку. Снова сел на место. Видно было, что его что-то очень сильно мучает. Заправив трубку табаком и прикурив от горящего полена, взятого из костра, снова продолжил:

— Опять же браконьеры вмешались в мою жизнь. Всю ее испортили, напрочь.

— Что же случилось? — полюбопытствовала я.

— Что? А, что случилось… Сожгли они у меня все, когда меня дома не было, — помолчав, снова повел свой рассказ он. — Да что дом! Всю семью…

Он сделал длинную затяжку. Молчал. Видно, вспоминал своих близких, погибших в огне. Я не решалась нарушить его скорбь, понимая, как тяжело ему воскрешать в памяти те давние дни.

— Жена у меня была красавица и сын, совсем еще юнец, — продолжил он после очередной затяжки. — Закрыли они их, ироды. Ломом дверь приперли и ставни закрыли. Поэтому мои и не смогли дом покинуть. А кричали… как кричали… Люди слышали.

Лесной человек снова замолчал. Посмотрел на меня. Спросил:

— А тебя-то, дочка, что заставило такое не женское дело выбрать? Тяжело сейчас. Мир-то, его не переделаешь, как ни пытайся.

— Наверное, тоже жизнь заставила, — ответила я, не найдя еще что сказать.

— Жизнь… — проговорил он после очередной паузы. — Жизнь, она штука трудная. Да!

Я была полностью с ним согласна. Тем более что человек он явно был умудренный жизненным опытом: жизнь покатала его, помяла и выбросила.

Как бы в подтверждение моих последних слов, мужчина сказал:

— С тех пор вот и живу здесь, в лесу, один. Уже много лет не работаю — секач, кабан лесной, раненный, напал, а у меня под рукой ружья не оказалось. Хорошо еще так… практически испугом отделался. А вот ногу он мне все-таки пропорол. Зажить-то она зажила, да какие-то жилы, видно, он задел. Вот и хромаю теперь. А в остальном вроде как ничего. Все нормально.

«Да, нормально… — думала я устало. — Легко только сказать — нормально. Живет тут отшельником, словом добрым перекинуться не с кем».

— Заговорил я тебя, дочка, — засуетился вдруг Лесной человек. — Иди, иди в шалаш, отдыхай. Спишь ведь совсем. Это мне, старику-то, делать нечего, бессонница. Я ведь могу и всю ночь не спать. А тебе спать надо. Молода ты еще.

— А вы? — задала вопрос я.

— А мне не впервой. Здесь посижу до утра. Иди, иди, не беспокойся за меня.

Он проводил меня в шалаш, показывая, чем можно укрыться, чтобы не замерзнуть, а сам вышел из него, пожелав мне спокойной ночи.

Шалаш был очень большим и добротным. По всей его площади был сооружен лежак, застеленный матрацем из мха и овечьими шкурами. Под головой — большой валик, набитый сухими прошлогодними листьями. Одеялом служили все те же овечьи шкуры.

Ощутив снова озноб, я потеплее укрылась этими «одеялами» и сразу провалилась в сон.

* * *

Наутро, когда солнце уже высоко встало на небе, будто вчерашний день вовсе не был дождливым и промозглым, я попыталась поднять голову от подушки в решимости встать. Но голова снова падала на прежнее место, не желая подниматься.

— Да ты, дочка, никак простудилась? — спросил меня Лесной человек, открыв дверь шалаша и заметив, что я проснулась. — Всю ночь бредила.

— Наверное, — понимая, что он прав, ответила я и повторила свою попытку встать.

Но подняться опять не удалось. Голова сильно болела, тело ныло, суставы ломило.

— Передвигаться, хоть немного, можешь? — спросил меня хозяин шалаша. — Тебе в деревню надо. Там женщины помогут, да и фельдшер есть. Сбор из трав я тебе вот собрал. Быстро на ноги поставит.

Он положил рядом со мной мешочек, от которого исходил запах весеннего луга.