Рыбкин зонтик

Ответ показался мне двусмысленным: то ли он хотел сказать, что чувствует себя не слишком хорошо, то ли — что собственное самочувствие мало его волнует.

— Что же тогда важно? — спросила я.

Белая рука опять пришла в движение.

«Будь осторожна», — перевела я сообщение.

— Вроде бы я не каскадер, не змеелов, не подрывник и не инкассатор, — я усмехнулась, хотя он этого видеть не мог, — и вообще не принадлежу к группе риска.

«Еще как принадлежишь», — простучала рука. Потом она немного передохнула и отбила следующую фразу: «Тебя тоже попытаются убить».

— Не волнуйся, — успокаивающим жестом я прикоснулась к этой руке и тут же отдернулась, вспомнив, как он обожжен. Бедный, от боли он, видимо, утратил чувство реальности! Вчера вообще не мог вспомнить, кто он такой, сегодня ему мерещится несуществующая опасность…

— Почему кто-то может желать моей смерти? — проговорила я как можно спокойнее. — И что значит «тоже попытаются»? Кому еще, кроме меня, грозит опасность?

Забинтованная рука снова пришла в движение, передавая длинную цепочку кодов:

«Ты опасна для них. А меня пытались убить уже дважды. Первый раз в машине, второй раз — здесь».

— Что ты, Ромочка! В машине — это была авария, несчастный случай…

«Нет», — перебила меня рука.

— А здесь… кто пытался убить тебя здесь?

Произнося эти слова, я вздрогнула, вспомнив результаты анализа содержимого стеклянного пузырька, которое только по счастливой случайности не попало в кровь Роману.

И тут белая рука снова отстучала уже знакомое мне короткое сообщение:

«Я не Роман».

О господи! Значит, амнезия у него не прошла, и он по-прежнему не помнит, кто он такой! При этом хорошо помнит то, что случилось уже после аварии, — например, посещение неизвестной женщины с ампулой и шприцем… Говорят, такое бывает — частичная амнезия, человек хорошо помнит что-то одно, допустим, французский язык, который изучал в детстве, но совершенно забывает все остальное, например, свое имя… Но в одном он прав: если Ленкина тетка не ошиблась, ему чуть не ввели в вену смертельно опасный состав… а у меня нет оснований ей не доверять, как-никак она доктор наук.

Тут я вспомнила, что еще раньше кто-то выключил систему жизнеобеспечения… К счастью, доктор Сергей Михайлович вовремя заметил это и снова включил систему. Возможно, это была случайность, но все вместе выглядело достаточно подозрительно…

Забинтованная рука снова пришла в движение.

«Постарайся найти…» — перевела я.

— Что найти?

Но рука настороженно замерла. Повинуясь бессознательному импульсу, я обернулась и увидела человеческую тень на матовом стекле двери палаты. Что-то в этой тени показалось мне подозрительным, пугающим…

Я привстала, не отрывая взгляда от матового стекла. Дверная ручка начала медленно поворачиваться…

И вдруг из коридора послышались отдаленные шаги и несколько громких голосов.

Тень на фоне двери растаяла, а через несколько секунд в палату вбежала сестричка Оля.

— Быстро уходи отсюда! — она схватила меня за плечо. — Нового больного привезли, сейчас здесь будет куча народу, и если тебя увидят — мне гарантированы большие неприятности!

Я кивнула и бросилась к выходу из палаты: вовсе не в моих интересах было подставлять Ольгу, к которой еще не раз придется обращаться…

— Стой, не сюда! — остановила она меня. — Ты с ними столкнешься. Лучше через эту дверь…

И она подвела меня к той самой двери в глубине палаты, через которую сбежала таинственная женщина со шприцем.

— Ты же говорила, что этой дверью никто не пользуется? — растерялась я.

— Сейчас как раз самое время воспользоваться… — буркнула Оля. — Черт, в замке гадость какая-то, ключ не лезет…

— Дай я! — Я схватила пинцет со столика и с большим трудом вытащила из замочной скважины комок жевательной резинки, которую сама же туда и засунула позавчера. Оля открыла дверь своим ключом и выпроводила меня. За дверью оказалась полутемная лестничная площадка и служебный выход больницы.

Уже выходя, я обернулась на белую мумию. Казалось, забинтованный человек не подает признаков жизни, и мне самой уже не верилось, что я только что вела с ним напряженную и осмысленную беседу.

Выйдя из больницы, я шла по улице в глубокой задумчивости. События последних дней выстраивались в какую-то странную цепочку. Слишком много всего произошло, чтобы это можно было объяснить простой случайностью. Авария с Романом, потом взрыв в его квартире… Ведь машина Романа была в полном порядке, он тщательно следил за ней — а гаишник, к которому я ходила, сказал, что тормоза были в ужасном состоянии…

То же самое с газовой плитой в квартире: она совсем новая, дорогая, прекрасно работала — а первое объяснение, которое пришло в голову милиции, — это то, что плита была в аварийном состоянии, оттого и взорвался газ. Это уже потом они там что-то нашли, и следователь осторожненько так обвинил меня. Но ненастойчиво, потому что они ни в чем не уверены.