Рыбы поют в Укаяли

Несколько дней подряд колибри прилетают в таком большом количестве, что мы ежедневно видим их сотни по полторы. За каких-нибудь два часа мы добываем десять-двенадцать экземпляров. Этого достаточно для того, чтобы потом всю оставшуюся часть дня заниматься сниманием и препарированием шкурок. Но через неделю наплыв птиц ослабевает; с каждым днем прилетает все меньше и меньше колибри. И тогда происходит явление, столь типичное для южноамериканской природы, изобилующей различными формами мимикрии: место колибри занимают их наследницы бабочки, которые подражают им во всем.

Лес в окрестностях буквально кишит одним видом бабочек из семейства Papilionidae — черных с белыми и красными пятнами, украшенных двумя хвостами, еще более длинными, чем у нашего махаона. Эти бабочки вылетают сейчас на поляну, чего прежде не делали, и густо облепляют желтые цветы на кустах. Безошибочный инстинкт подсказал им, должно быть, что поляна, еще недавно безраздельно принадлежавшая колибри, сегодня самое безопасное для них место, так как воинственные птички прогнали отсюда всех врагов.

Но мало этого — бабочки старательно подражают движениям колибри. В лесу они парили в воздухе, изредка взмахивая крыльями; сейчас, подлетая к кустам, они машут ими быстро и часто, совсем так, как это делали колибри.

Разума у бабочек нет, они обладают лишь инстинктом. Инстинкту же нужны тысячелетия, прежде чем он сделает какой-либо новый логический вывод. Какой разумный дух, повелевающий законами этого странного леса, выманил бабочек на поляну? И где тот таинственный источник, откуда они почерпнули такой остроумный и удачный способ самозащиты?

В последнее время колибри показываются так редко, что нет смысла охотиться за ними, и однажды я решаю остаться дома. Появляется огорченная Долорес.

— Почему вы не пришли сегодня?

— Потому что колибри уже нет.

— Колибри нет, но за нашей хижиной масса других птиц…

Долорес очаровательна, и трудно отказать ей, когда она упрашивает нежным голосом:

— Приходите завтра к нам охотиться…

Юмор кабокло

Третий день на Укаяли идет дождь. Вода проникает и в мою хижину через прогнившую крышу из листьев пальмы жарина. Я сижу, съежившись, в прорезиненном плаще. Мои товарищи забились в угол, сидят там молча, сгорбившись. Уровень воды в реке продолжает прибывать, и нам очень грустно. Меланхолию преодолеваем при помощи горячего ароматного кофе и крепкого кашаша — водки из сахарного тростника.

Я вспоминаю другую реку — южнобразильскую Иваи, на которой я побывал пять лет назад. Там было солнце (о тамошних дождях я, разумеется, уже забыл!), сновали веселые люди, и дождем — да, да, дождем! — сыпались остроты бразильских кабокло. На Укаяли же идут дожди. А когда все вокруг пропиталось сыростью и не слышно шуток, тогда остается только пить кашаш и вспоминать о веселых людях, которые сейчас далеко.

Основная масса населения Бразилии сосредоточена в узкой приморской полосе, здесь же сосредоточена культурная, экономическая и политическая жизнь страны.

В то же время обширные площади во внутренних областях страны, сплошь покрытые лесами, заселены очень редко. Но зато люди, которые живут там, необычайно самобытны; у них исключительно своеобразный характер и довольно неясное происхождение, хотя они и говорят по-португальски. Это кабокло. О себе они говорят с гордостью, что лишь они — настоящие бразильцы, так как в их жилах течет не только кровь белых, но также кровь индейцев и негров. Живя в глуши, они мало что знают об остальном мире, да он их и не очень интересует. Они гостеприимны, до смешного церемонны в вопросах чести, вспыльчивы, задиристы и проникнуты какой-то старомодной романтикой.

Кабокло, несмотря на всю их невежественность, являются важным фактором цивилизации: это они протаптывают в непроходимых дебрях тропинки, по которым пойдут колонист, чтобы основать поселение, торговец и землемер.

Кабокло бедны, как церковные мыши, но зато горды своей независимостью. Жизнь в лесу и вдали от людей обрекает их на различные тяготы и неудобства, лишает всего, к чему привыкли цивилизованные люди. И все-таки они предпочитают влачить убогое существование, чем идти батрачить в крупные поместья, расположенные в густонаселенных районах, близ городов и моря. Они знают, что там царит бесстыдная эксплуатация, что на некоторых плантациях их ждет участь, немногим отличающаяся от участи рабов.

Наиболее передовые кабокло, попивая у костров горячий шимарон, отвар мате — парагвайского чая, с уважением произносят имя Луиса Престеса. Они хорошо знают этого несгибаемого борца за права бразильского народа, многие из них участвовали в его знаменитом революционном походе через Бразилию^[36]. Но, после того как сильные мира сего разгромили движение Престеса и вынудили его скрываться в лесных дебрях, настали плохие времена; теперь кабокло предпочитают сидеть в своей глуши и ждать, когда их снова призовет Рыцарь Надежды, как называют этого несгибаемого борца.