Рыбы у себя дома

Что ни говори, а славная рыба карась. Представьте: розовым половодьем бушует утренняя заря, с водного глянца поднимаются белые пряди тумана, где-то полусонно вскрикивают цапли, утки и еще кто-то. Там заводоворотит не то сом, не то желтощек, здесь взметнется сазан или толпыга, в кочке — чавканье и чмоканье жирующего карася.

А вы в чувстве единения с природой завороженно следите за поплавками. Один завздрагивал, другой качнулся несколько раз и косо занырнул… Вот он! Первый! Упирается! То тянет прочь и в глубь, то вдруг резко поволок в кочку, но вы, конечно, сильнее… И уже любуетесь, не забывая поглядывать на поплавки других удочек…

Горько, с кислинкой пахнет дымом костра, глуховато вздрагивают полы палатки, мягко плещут в днище лодки пущенные какой-то крупной рыбой круги волнышек… И такой вокруг покой, что… опять хочется жить с удочкой в руках сто лет. О, если бы еще не комары да мошки, которых так много по всему Приамурью! Да не чудовищная влажность воздуха, превращающая лето в баню! Но и в морось рыбак не сдается! Разумеется, приходится облачаться в плащ или накидку, зато под дождик карась клюет лучше. Но пусть даже и не лучше — все равно хорошо: накрапывающий летний дождь побуждает к размышлениям, к воспоминаниям… Перебрасывает тебя по шатким мостикам памяти в затуманенные дали детства. А что может быть лучше возможности окунуться в ту лучшую пору жизни?.. И что в нашем бытии есть прекраснее памяти о прошлом?

Недавно был я на реке моего детства. Сидел на дуплистом кедровом бревне, смотрел вокруг, вдыхал знакомые запахи и думал, вспоминал свое уже стареющее былое. Прежде всего рыбачьи зори вспоминал, и в первую очередь ту из них, которая со множеством прожитых лет ничуть не потускнела. А была она в какой-нибудь сотне метров от дуплистого кедрового бревна, на котором сидел.

…Весенняя вода невысоко залила на низких берегах густые щетки трав, и вся рыба ринулась туда, но взять ее там было очень трудно. Поймаешь за зорьку на ушицу — и все, хотя бывали условия похуже, а лавливалось.

…Чуть светало. По крыше коровьей стайки, на сеновале которой я ночевал, шуршал мелкий затяжной дождик, вдоль огородных грядок улеглись марлевые полоски тумана, от сырости увлажнились и огрубели брезентовые штаны и отцовская парусиновая рубаха. Так не хотелось вылезать из-под изодранного, но теплого ватного одеяла, да уже тихо ходила в огороде по бороздам, набросив на голову и плечи углом сложенный мешок, мать, и уже дымилась труба летней кухоньки с грубым горбыльным навесом, и уже погнали по улицам коров счастливые соседи…

Позавтракав стаканом кипятка на чаге, аккуратненькой пластинкой хлеба и зеленой пухлой котлетой из лебеды, я ухватил под мышки связку удочек, засунул в карман банку с червями, прикрылся дырявым отцовским дождевиком и замесил босыми ногами скользкую грязь по своей заветной рыбачьей тропе. Мой колышек с вечерней отметкой уровня воды в заливе оголился на десяток сантиметров, а знал я, что при таком резком обмелении рыба с невысоких и недолгих разливов торопится загодя уйти, и в первую очередь — рыба крупная. Взбодрившись надеждой на хороший клев, я наловил раков, опасаясь, что не хватит червей, сколотил из двух плавающих у берега бревен плотик и отплыл на нем через хлопья тумана к противоположному низкому берегу, вздрагивая от промозглой сырости.

Была там длинная узкая старица, вытянувшаяся вдоль залива метров на двести и соединявшаяся с ним при невысокой воде узкой, глубокой и короткой проточкой. Прикинув, что теперь солидная рыба спешит в залив именно через эту проточку, я примостился у нее, размотал леску, замерил глубину на длине заброса, наживил один крючок червяком, другой — раковым хвостиком… Не успел забросить, как поплавок лихо задергался и исчез… На крючках оказалось по хорошему карасю — два сразу!

…Такой клев, живи хоть век, не забывается. Я выуживал из воды отборно крупных карасей одного за другим и свою пятую удочку стал разматывать только через час после первой, потому что не оставляли те караси свободных минут. Были и косатки, и верхоглядики, и килограммовые сазанчики да сомики; цеплялись, зля меня, коньки, чебаки, «красноперки» и прочая по тому клеву чепуха (о которой мечтал вчера лишь). Но особенно радовали караси. Не было среди них легче полукилограмма, попадались чаше всего по кило — на длину полных трех моих ладоней. И до потери дыхания радовали настоящие богатыри сазаньей стати и крепости.