Рыбы у себя дома

Асекта оказалась чистоводной речкой-невеличкой со светлыми плесами и рябыми перекатами, сплошь устланными крупной и мелкой галькой, с обрывистыми берегами и плоскими косами. Хмурая кедрово-еловая тайга то с одной стороны пододвигалась вплотную к воде, то с другой, уступая место вдоль кос на излучинах ивнякам и чозенникам. Поодаль зеленели горы. Это было типичное нерестилище нашего героя из семейства лососевых рода онкоринхус.

Покой воды то и дело нарушала кета. Она выпрыгивала на плесах, шевеля тяжелый глянец, будоражила перекаты, разбивая бурунами и брызгами их переливчатую рябь. Иные на мелководье взвивались в воздух так близко от меня, что хорошо были видны большие глаза, а в них как будто безумная, какая-то маниакальная целеустремленность.

Кругом было много снулой кеты — сненки. Она валялась по берегам, лежала на дне тихих заводей, торчала в заломах. И еще целая, и уже облезшая, поеденная и расклеванная, и одни лишь скелеты. Я видел в пронизанной светом воде косяки сильных, стремительных рыб в брачном наряде, спешащих дальше. Здесь же отдыхали и те, чье путешествие уже закончилось, но которые еще не отнерестились.

Повсюду стояли и двигались зубатки, спаровавшиеся для продолжения рода. Одни рыли нерестовые гнезда, другие, совсем почерневшие и сгорбленные, уже зарывали заполненные оплодотворенной икрой ямы, третьи — едва живые — отгоняли от своего бугра ленков, хариусов, гольцов и прочих пожирателей икры. Гнать приходилось не только их, но и своих же сородичей, потому что другим парам ничего не стоило разрыть бугор ближнего своего, разбросать чужую икру и отложить свою.

Было на нерестилище много и таких, что уже почти не шевелили жабрами, то и дело сваливались на бок, лишь чуть-чуть вздрагивая вконец измотанным телом. Иных подхватывали струи течения и сносили, но они неведомым чудом выжимали из себя уже тысячу раз последнюю частицу силы, уходили из этих струй к берегу, в затишье, и вдоль него снова карабкались вверх, к своему бугру, где было продолжение жизни в потомстве.

Невозможно было поверить, что эти жалкие, горбатые и плоские, худые и черные, избитые и израненные, с бесцветными обтрепанными мочалами вместо хвостов и плавников зубастые страшилища с почти белыми жидкими мышцами всего два месяца назад находились в полутора-двух тысячах километров отсюда и были красивыми, стройными, серебристыми, полными энергии рыбами. Знал я, но не укладывалось в сознании, что все эти два месяца единственно инстинкт продолжения рода гнал их бесподобным, просто грандиозным марш-броском против течения.

Одну брачную пару в протоке напротив палатки я запомнил с первого дня. Самец был очень крупным, довольно светлым и почти не пострадавшим, если не считать характерной метки: где-то цеплялся за острый большой крючок перемета верхней частью хвоста, но благополучно сорвался, унеся на себе белую рану в палец глубиной. Увечье пустяковое. Самка же отличалась от других почти неутраченной, а лишь слегка пожелтевшей серебристостью, пересеченной поперечными малиновыми, еще не очень темными, как у других, полосами. И у нее имелась метка-круглый след позади правого грудного плавника, оставленный присоской миноги.

Пара эта приплыла в силе, гнездо у нее было еще впереди, и я с интересом наблюдал за нею, иной раз просиживая в тени склоненного к воде громадного тополя час-другой. Наблюдал как можно осторожнее, потому что спугнуть рыб ничего не стоило. А испугать их могла и тень, упавшая на воду, или вспышка спички.

В первый после нашего знакомства день Светлые — так я их назвал — отдыхали, застыв под навесом корней того самого тополя. Стояли они рядом, голова к голове. Самец превосходил самку почти на четверть длины, а массой наверняка двукратно. Стояли они неподвижно, лишь устало шевеля плавниками да прогоняя воду под жаберными крышками.

У них все осталось в прожитом. И те далекие края, и плавание по океанскому безбрежью к устью Амура.

Грандиозное путешествие вверх по реке проходило, как по строжайшему расписанию. Ожидая своего часа, миллионы стремительных серебрянок скапливались в лимане Амура, потом, словно по команде, срывались со старта и громадными косяками устремлялись вперед, преодолевая в сутки огромное для их размеров расстояние против течения и каждодневно расходуя один-два, а то и три процента жировых запасов. Единственной их заботой было не сбиться с пути, не потерять свою родную струю, не ошибиться в развилках сотен рек, добраться до той узкой быстрой речушки, которая оставалась все эти годы запечатленной в сокровенных тайниках неразгаданной памяти рыбьего естества.