– Рад случаю поговорить с вами, – сказал Райнер Вакернагель.
Альбрехт Феннлер, позвонивший в «Лауэнензе», после того как узнал от Беата Бюхи, что именно там находится его сын, решил промолчать.
– Я и так собирался связаться с вами в ближайшие дни, – продолжил Вакернагель, – поскольку хотел обсудить один проект на Луибахе.
Тишина на другом конце провода несколько озадачила владельца отеля.
– Просто хотел рассказать вам об одной задумке, вот и все.
Сегодня вечером у него найдется время, ответил Альбрехт Феннлер. Вакернагель поблагодарил, Феннлер нетерпеливо потребовал позвать сына.
Через мгновение Райнер Вакернагель был уже у двери Сониной комнаты. Перекрикивая музыку из-за двери, он сообщил, что Марка зовут к телефону.
Музыка стала тише. Соня открыла дверь. Из-за ее спины на Райнера Вакернагеля уставилось множество вопрошающих лиц. Он извинился и повторил свои слова, добавив имя Альбрехта Феннлера. Соня заверила его, что Марк сейчас спустится. Вакернагель поблагодарил и пошел вниз по лестнице.
Марк Феннлер, слишком хорошо выпивший, для того чтобы это оставалось незаметным, непонимающе взглянул на Соню.
– А телефон где?
– Внизу, – сказала Соня.
Выйдя из комнаты, спускаясь по широким ступеням и отыскивая взглядом телефон, Марк вспоминал о прежних стычках с отцом. Ему было семнадцать, когда в модном журнале старшей сестры он увидел этого Иисуса, висящего на кресте, с окровавленными руками и ногами, пробитыми длинными, черными, уходившими глубоко в плоть гвоздями. Этот Иисус был темнокожей женщиной, на которой не было ничего, кроме небольшой набедренной повязки. Никакого опыта общения с обнаженными женщинами Марк тогда не имел, а порнографические картинки казались ему похабщиной и безвкусицей. Но эта распятая фигура приковала его взгляд. Он долго не отрываясь смотрел на ее грудь, на длинные, черные волосы, доходящие почти до сосков, и на ребра, выступавшие под грудью этой худощавой женщины. Его собственные чувства поразили его, но образ распятой явно вызвал у него эротическое возбуждение. Соски напоминали ему о чем-то животном, о свиньях, производили отталкивающее впечатление, и тем не менее, ему хотелось смотреть на них. Он повесил эту фотографию над кроватью. Когда ее заметил отец, в Нижнем Луимосе разверзлась преисподняя. После многодневных дебатов мать пришла к заключению, что Марк может вешать в своей комнате все, что угодно. Если кому что не по вкусу, может туда не входить.
И теперь, беря в руки трубку, Марк тоже надеялся на заступничество матери. Он кратко обронил «алло» и не пытался показаться трезвым. Слова отца он воспринимал исключительно как абсурдный набор звуков – до тех пор, пока взвинченный Альбрехт Феннлер не повесил трубку.
Тем самым Марк добился желаемого результата: выиграл время. Послушал, как Райнер Вакернагель управляется на кухне. И медленно отправился наверх. Не доходя до порога комнаты, он успел повесить на лицо задумчивую мину.