Рысюхин, ты что, пил?

Воронок встретил меня радостно, явно соскучился. Охотно схрумкал предложенную ему морковку и несколько раз фыркал в ухо, пока я вёл его к коляске и запрягал. От жандармской конюшни до дома было порядка сорока вёрст, но конь был отдохнувший и в конце пути его ждала родная конюшня, так что я планировал проехать весь путь в два перегона.

Перед отъездом я по просьбе следователя зашёл в его кабинет, оставив оружие в коляске. Он хотел оговорить порядок связи:

— Итак, если вы понадобитесь в качестве эксперта, до установки вам служебного телефонного аппарата, мы будем телеграфировать на ваш адрес. Эта телеграмма будет считаться официальным предписанием, по предъявлению которого на вокзале вам выпишут проездные документы за казённый кошт и обеспечат посадку на ближайший проходящий поезд. Обычно для внештатного сотрудника оплачивается проезд третьим классом, но в вашем случае мы смогли организовать оплату второго класса, тем более, что разница на этом перегоне не так и велика. На обратную дорогу предписание для железнодорожных касс вы будете получать у меня. С этим всё понятно, вопросов нет?

— Нет, всё предельно ясно. Только как быть с учёбой?

— После начала учёбы, когда вы переедете в Могилёв, с вами будет работать господин Мурлыкин, он вас там встретит и оговорит порядок связи.

— Далее. Знакомить с коллегами и номинальным начальником буду позже, когда приедете за удостоверением — без него в логово наших колдунов просто не пустят, а вызывать их сюда — плохая идея, во всех отношениях. Тогда же уточним по окладу жалования. Обычно для внештатных сотрудников, в зависимости от исполняемой должности и выслуги лет, это от двадцати пяти до шестидесяти рублей в месяц. Не сокровища короны, конечно, но больше чем ничего, на карманные расходы студенту хватит. Кроме того, каждый вызов для отправления службы оплачивается отдельно, есть утверждённые тарифы. Там отдельная кухня, будущие коллеги вам расскажут лучше и подробнее. Ну, вроде бы всё. Есть вопросы, пожелания?

— Вопросов нет, а пожелание одно — побыстрее попасть домой!

— Тогда давайте провожу вас до выхода, чтобы часовой не цеплялся, и будем прощаться.

До выезда из города было около четырёх с половиной вёрст, но мне понадобилось три четверти часа на то, чтобы их преодолеть, поскольку толпы народа бродили по улицам как хотели и куда хотели и приходилось практически протискиваться между ними. После того, как на въезде в кварталы плотников Захарьевская улица после излома поменяла имя на Борисовский тракт стало легче, но ненамного. Тракт вывел меня к железной дороге и дальше шёл в основном вдоль неё, то отдаляясь, то пересекая пути[10]. Примерно на половине пути я остановился дать отдых Воронку на берегу Волмы. Нетерпение сжигало изнутри, но я старался держать себя в руках.

Ещё два с половиной часа пути и немного уставший Воронок остановился у хозяйственных ворот нашего участка. Прислуживавшая по дому женщина, тётка Ядя, как её все звали, всплеснула руками и, едва открыв ворота, убежала в дом. И не успел я распрячь коня, как в дверях показалась бабуля. Она стояла на пороге и молча, тихо плакала, глядя на меня. Я подбежал и обнял бабушку, мимоходом удивившись, какая она, оказывается, маленькая. Обняв её за плечи и целуя седую макушку, я повторял только одно:

— Не плачь, родная. Нас двое, мы справимся. Мы со всем справимся…

Глава 18

Я стоял, обнимал бабушку, а внутри как будто лопнула какая-то плёнка, которая покрывала мои чувства и эмоции, делая некоторые из них ослабленными, а иные вовсе низводя до уровня осознания того, что «тут должно быть грустно». Возможно, последствия травмы, которая вот сейчас вот залечилась, но равно это могло быть и чем-то другим, на данный момент меня этот вопрос не интересовал, так, мелькнула мыслишка по краю сознания. Меня догнало и накрыло всё то, что должен был чувствовать с момента пробуждения: боль и горе от потери отца, мука осознания, что я остался один из всего рода, тяжесть ответственности за род и за доверившихся нам людей… Если бы я не пережил часть этого раньше, пусть в ослабленном виде, и если бы не прижавшаяся ко мне бабуля, показывающая, что я всё же не один — не знаю, не сошёл ли бы я с ума. Тёмная пелена рассеялась, и я уже уверенно сказал:

— Мы справимся. Мы прорвёмся.

Бабушка подняла на меня заплаканное лицо:

— Куда прорвёмся, Юрочка, ты о чём?

— Через все беды прорвёмся. Туда, в то будущее, где будут жить наши потомки.

— Эх, Юра, Юра… Нам бы хоть выжить!

— А куда же мы денемся-то? Не для того Рысюха пинком под зад меня в этот мир возвращала, чтобы я сразу снова к ней провалился!

Бабушка вновь вздохнула и обняла меня. Но через пару секунд встрепенулась:

— Ой, что это я тебя на пороге держу? Ты же устал с дороги, да и голодный, конечно же! Где тебе было поесть-то, да и в больнице той разве кормили? Знаю я их харчи, слёзы это, а не еда для молодого парня! Вон как исхудал весь!