Рысюхин, ты что, пил?

В итоге остановился на скромном пассажирском поезде, который шёл из Минска в Харьков не короткой дорогой через Гомель и Киев, а замысловато петлял через Бобруйск, Могилёв, Брянск, Курск… Понятия не имею, чем был обусловлен такой маршрут, но меня в нём всё устраивало, в том числе и неспешность. Нужный мне выходил из Минска без двадцати десять вечера второго августа и прибывал в Могилёв в восемь утра третьего числа. Купе второго класса, как мне объяснили, отличалось от пригородного вагона того же класса тем, что выгородки с двумя двухместными диванами сменялись на закрытые комнатки с двумя почти такими же диванами, но рассчитанными на двоих, а не четверых пассажиров. Диванчики проводник мог по желанию превратить в постель, что и обусловило выбор именно ночного поезда. Чем плохо: сел в вагон в Минске, и приехал на место утром, выспавшийся и готовый к делам, для которых у тебя впереди целый день. Но и цена удовольствия, даже с учётом того, что поезд «медленный», впечатляла — тридцать семь рублей сорок копеек.

После возвращения с вокзала я наконец-то застал своего следователя.

— Господин Рысюхин? У вас что-то случилось? Надеюсь, это не связано с темой нашей предыдущей встречи?

— Нет-нет, ничего общего. Мне тут недавно стали известные некоторые факты, которые меня встревожили, точнее, возможные последствия. Если позволите, я хотел бы изложить всё подробно, на это мне понадобится около десяти минут. Если вы скажете с уверенностью, что это мои досужие фантазии — я с большим облегчением поеду домой.

— Ну что ж, десять минут у меня всяко есть.

Я изложил всё, что касалось ожидаемого искусственного дефицита крепкого спиртного в Минской и смежных губерниях, а также чем это может грозить. В заключение добавил ещё свежие данные.

— Пока ждал поезда, услышал разговор обывательниц на перроне. Они обсуждали слух о том, что скоро пропадёт из продажи мыло и собирались его закупать про запас. Дескать, жира не хватает, всё уходит на консервы для армии.

— Бред сивой кобылы!

— Согласен.

— Для мыла вообще используются растительные жиры или технический жир, к пищевым продуктам это вообще отношения не имеет. И почему именно армейские консервы⁈

— Ещё раз — согласен, и это абсурдно, но многие верят! Если из-за таких легковерных где-то действительно возникнет дефицит мыла — ситуация станет лавинообразно разрастаться и выходить из-под контроля. А теперь наложите это на возможные волнения из-за отсутствия спиртного…

— Пугающую картинку рисуете, Юрий Викентьевич. Пугающую, и правдоподобную.

— Проверьте ещё, по вашей линии, нет ли похожих слухов про соль и керосин.

— Почему именно эти товары? Не сахар и мука, например?

— Сахар не так критичен для большинства простых людей, он довольно дорог, и на селе часто заменяется другими подсластителями. Ситуация с хлебом, как я подозреваю, находится на постоянном контроле. А исчезновение соли и керосина способно сильно ухудшить, как бы это выразиться, качество жизни большого числа людей.

— Посмотрю. Хотелось бы, чтобы всё это оказалось досужими фантазиями, но не могу себе позволить такую позицию. Одно скажу — рапорт я подам, и расследование мы проведём. Такое одновременное закрытие сразу нескольких заводов не может быть случайно, как минимум, сговор с целью спекуляции там чрезвычайно вероятен. Если же вы правы в своих опасениях — его у нас заберут парни из СИБ[21], но до того побегать придётся.

— Мне только непонятно, почему именно эти губернии? Почему не приграничные, не прибалтийские, а именно наши⁈

— Пока не знаю, хоть некоторые соображения есть. В любом случае, езжайте домой и готовьтесь к учёбе спокойно, дело мы к расследованию примем, в этом я уверен.

Пожав на прощание руку Подпёску, я вышел из кабинета с большим облегчением на душе. В любом случае, есть там какой-то заговор или нет, им займутся профессионалы, моя же совесть чиста.

Глава 29

Поездка домой прошла вообще привычно, как на Воронке в Алёшкино. А ведь ещё два месяца назад любая поездка на поезде представлялась событием и приключением. Развлекла, если так можно выразится, только беседа соседей по выгородке. Один из них держал в руках какую-то питерскую газету и зачитывал из неё заголовки либо куски статей, второй комментировал, достаточно едко, а иногда у них получались настоящие обсуждения.

— Граф Кротовский продал родовое имение под Петербургом купцу Хоромникову.

— Кротовский, Кротовский… Погоди, это же известный род артефакторов, но у них родовые владения где-то на юге, не то на южном Урале, не то на северном Каспии или где-то между. Откуда у них родовое имение под Питером⁈

— А то ты писак этих, — первый потряс газетой, — не знаешь? Им, особенно безродным, что «принадлежащий роду», что «родовой» — одно и то же. Небось прикупили когда-то домик по случаю, сейчас стал не нужен, вот и продали.

— Вроде как у этого рода в последнее время дела неважно шли…

— Ой, брось! То, что «неважно идут дела» для графского рода, известнейших артефакторов — то для нас «может, внуки достигнут чего-то похожего». Ладно, давай, что там дальше пишут?