С наступлением темноты закрылись все ворота, за исключением главных, которые охраняли часовые Лазурной гвардии. Лорн прошел мимо солдат, не поднимая головы, в то время как они вытянулись по стойке смирно, приветствуя представителя Верховного короля.
Пустынные коридоры освещались масляными светильниками. Лорн хотел подняться по лестнице, но у подножия Иссарис ловко соскользнул с его рук и двинулся прочь спокойным шагом, подняв хвост, с тем видом, который принимают кошки, когда приглашают следовать за собой.
Лорн помедлил.
Затем отправился за котом.
Иссарис дошел до парадного зала донжона и исчез в тени. Именно здесь наутро должна была состояться церемония передачи Ангборна.
Лорн приостановился, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку зала.
Рабочие давно покинули его, закончив последние приготовления.
В воздухе ощущался запах опилок, воска и свежей краски. Драпировки в виде флагов Верховного королевства и Иргаэрда, подсвеченные тусклыми светильниками; украшали стены и ступени. На высоте второго этажа помещение опоясывала галерея; она сообщалась с широким балконом, с которого свисали десятки знамен, — там должны были расположиться глашатаи и барабанщики, сопровождающие церемонию. Ленты ограждали участки зала, предназначенные для зрителей. Длинный ковер шел от двери к помосту, где располагались троны для королевы, принцев и Первого рыцаря. Пятый трон предназначался принцу-дракону. По окончании церемонии он должен был занять место рядом с королевой и принять участие в торжественном банкете.
Лорн услышал шум.
Сперва он решил, что это Иссарис, но затем догадался, что в зале кто-то есть, и тотчас поднес руку к шпаге.
— Спокойно, — заговорил Алан, подходя к нему. — Это всего лишь… всего лишь я, рыцарь.
Он еле ворочал языком и с трудом держался на ногах. Веки принца набрякли, одежда сидела кое-как. В руке он держал полупустую бутылку.
— Ты, значит, тоже пришел посмотреть? — спросил он. — Посмотреть на все это великолепие? На место предстоящего триумфа?
Он махнул рукой. Жест получился слишком размашистым и резким, и Алан потерял равновесие, но сумел устоять на ногах.
— Ничего-ничего, — сказал он. — Ничего… — Бормоча, принц плюхнулся на скамью и сделал глоток вина из бутылки. — Триумф… Какой триумф?! Трагическая ошибка, вот чему мы завтра станем свидетелями, Лорн. Свидетелями трагической ошибки. И единственный… единственный вопрос, который по-настоящему волнует меня, таков: это будет последняя ошибка периода правления моего отца? Или первая ошибка периода правления моей матери?
— Зачем ты здесь, Алан? Пойдем, я провожу тебя.
Разом сникший принц пожал плечами и что-то прошептал. Не расслышав его, Лорн сел перед ним на корточки.
— Что ты говоришь?
— Я… Я ненавижу то, во что превратилось Верховное королевство, Лорн. Ненавижу… Все эти придворные. Эти интриги, эти амбиции, эта ложь. И эта лесть, Лорн. Эта лесть… Если бы ты знал, как она мне невыносима.
Алан поднял взгляд, полный горечи и муки.
— Ты не можешь ничего изменить, — напомнил Лорн. — Не твоя вина, что…
— Я знаю, Ирдэль сделал все, что мог, — перебил его принц, который слышал только себя. — Но он был один… один против Эстевериса. Один против… моей матери… Она ненавидит его, знаешь?
— Да, знаю.
— Потому что он ей не сын. Зато я… Я! Вот увидишь… Вот увидишь, однажды она захочет увидеть меня на троне вместо него… — Он не договорил и горько усмехнулся.
Лорн чувствовал себя виноватым. Никто в мире не знал Алана так, как он. Лорн понимал, что за обаянием, беззаботностью и щегольством этого подчас высокомерного принца скрывались сомнения, слабости, тревоги, которые, как ему казалось, он оставил в прошлом или успокоил при помощи кеша. Он имел переменчивый нрав и был подвержен приступам неуверенности в себе; эти приступы подтачивали его, но он скрывал их — как из стыдливости, так и из гордости. Кроме того, ему с детства внушали, что принц Верховного королевства не может быть размазней.
Лорн полагал, что Алан перерос эти комплексы, исцелился от них, равно как и от пристрастия к кешу. Возможно, ему было проще так полагать. Но теперь Лорн понял: принц все же не избавился от ощущения своей ущербности.
И от пагубной привычки тоже.
— Одрик! — позвал Лорн.
Он не сомневался, что старый слуга ждет неподалеку, и не ошибся: Одрик тотчас явился на зов. На его лице виднелся след недавней пощечины. Видя, что Лорн все понял с первого взгляда, он опустил глаза, стыдясь своего господина, который в приступе гнева ударил верного слугу.
Лорн подошел к нему.
— Помоги мне.
Вместе они поставили принца на ноги. Затем Лорн положил руку Алана себе на плечо и велел Одрику:
— Выйди и проверь, пусто ли в коридорах.
— Да, господин.
Старый слуга ушел, и Лорн остался ждать.
— Он не захотел увидеться со мной, — вполголоса сказал Алан. — Ни разу с моего возвращения. Он мог бы написать мне. Спросить, что у меня нового… Но нет.
Лорн не сразу понял, о ком говорит Алан.
— Король? — наконец спросил он.
— Мой отец, да. Он хотя бы знает, что я жив?
— Конечно!
— Тогда ему нет никакого дела до этого…