Рыцарь исчез, приятель Джульет вымогал у меня деньги, к Августу было нельзя, и все это значило, что у меня не осталось больше никаких способов перекантоваться после школы. Что вообще-то совершенно меня устраивало. Я все равно не хотела ни с кем общаться. Не хотела ржать, пить дешевое пиво и пялиться на дурацкие телешоу. Вся эта фигня казалась мне теперь очень глупой. Я каждый день по два часа сидела на бордюре, делала уроки и писала стихи, которые никто никогда не прочтет. Это было фан-нафиг-тастически.
Конечно, все это было в апреле, и большую часть времени мне приходилось прятаться под козырьком у самого выхода из коридора Б, чтобы не мокнуть под проливным дождем. Я могла бы пойти в учительскую, но что я, дура, что ли, торчать там вместе со всем школьным начальством, воняя сигаретным дымом. Лучше уж мокнуть.
В один особенно дождливый день я стояла, прислонившись к стене у выхода из коридора Б, и читала «
Человек, который распахнул дверь, обернулся, и у меня тут же захватило то, что осталось от дыхания. Это был клевый парень. По-настоящему клевый парень с короткими черными, слегка торчащими волосами. На нем были майка с крутой группой, черные джинсы с цепочкой и черные «конверсы». Он, в ужасе, что чуть кого-то не раздавил, широко распахнул глаза, и они оказались зелеными, как у меня. И как будто были обведены подводкой, тоже как у меня.
Он был стройным, стильным, красивым и крутым, и мне сразу захотелось закрутить с ним.
– Черт! Я дико извиняюсь! – сказал зеленоглазый парень, наклоняясь, чтобы поднять мою насквозь промокшую книжку. Распрямившись, он протянул ее мне, коснулся моей руки и спросил: – Ты в порядке? Я даже не заметил, что ты тут стоишь.
Не знаю, то ли от его неожиданного прикосновения, то ли от неловкости, что меня почти раздавило дверью, но у меня запылало лицо, а слова застряли в горле. Я смотрела в эти огромные, прелестные, зеленые с черным глаза, и мне казалось, что я смотрю в зеркало. Они были теплыми и знакомыми. Не ледяными. Не мертвыми. Они были очень даже живыми и с сочувствием моргали.
«
– Я нормально, – выдавила я и взяла мокрую тряпку, бывшую моей книжкой. – Спасибо.
Он улыбнулся в ответ, и у меня слегка подогнулись коленки.
– За что ты благодаришь? Я чуть тебя не убил.
– Не знаю, – рассмеялась я. – За это? – Я приподняла несчастную книжку, вода с которой потекла по моей руке прямо в рукав.
Зеленоглазый мальчик с интересом приподнял бровь.
– Ты благодаришь за то, что я испортил твою книжку?
– Нет, – ухмыльнулась я. – За то, что ты поднял мою испорченную книжку.
– Не хочешь поблагодарить меня, когда я ее заменю? – сказал он, игриво улыбаясь. – Кажется, у меня дома есть такая же.
– Ты приглашаешь меня к себе? – спросила я, хлопая ресницами, на которых впервые за долгое время еще оставалась не размазанная от слез тушь.
– Я собирался сказать, что принесу ее завтра, но твоя идея мне нравится больше.
Мои щеки пылали. Я веду себя как скотина.
– Можешь принести ее завтра, – сдала я назад. – Это ничего. Я все равно жду, когда за мной приедут.
– А когда за тобой приедут? – спросил он.
– В полпятого.
Он рассмеялся, и от этого звука у меня внутри все сжалось.
– Так это еще больше часа! Давай, поехали.
– Я даже не знаю, как тебя зовут, – поддразнила я. – С незнакомцами ездить опасно.
Он протянул мне руку преувеличенно формальным жестом и представился:
– Тревор. Тревор Уолкотт.
Я выпрямилась, стараясь подавить смех, и пожала его красивую гладкую руку.
– Рада познакомиться, Тревор. Я Биби.
– Я знаю, кто ты, – сказал Тревор, не выпуская моей руки.
Мы с Тревором подбежали под дождем к маленькой двухдверной «Хонде Цивик» на ученической парковке. Тревор открыл мне дверь и смахнул с сиденья на пол пустые стаканчики и пачки от сигарет, чтобы я могла сесть.
По пути Тревор рассказал мне, что они только что переехали в Джорджию из Детройта. Он сказал, что наша школа совсем не похожа на его прежнюю. Что она раза в три больше и что сегодня его наказали за опоздание, а в старой школе это никого не волновало.
Мы подъехали к его дому. Небольшое милое ранчо серо-голубого цвета стояло в квартале таких же небольших ранчо. Тревор сказал, что это дом друга его мамы и они просто живут тут временно, пока не обустроятся. То, как при слове «друг» он поерзал на сиденье и откашлялся, заставило меня подумать, что, возможно, этот «друг» был для его мамы кем-то большим.