Рыцарь бедный

– Теперь я вижу, что вы вправду новичок, – улыбнулся Шифферс. – «Франк» у нас, «доминиканцев», означает четвертак, двадцать пять копеек. А если вы сами давали ладью, значит действительно такая фора мне трудновата. Желаете лошадку вперед?

– Бери, бери! – торопил друга Федя. – Даровому коню в зубы не смотрят! Покажи, как люди с Пороховых играют! Или пороху не хватит?

Михаил смущенно сел против Шифферса. Тот быстро расставил фигуры, взяв себе белые и сняв у себя ферзевого коня. Окружающие сдвинулись ближе. Федя притаил дыхание.

Но, к его разочарованию, партия продолжалась лишь несколько минут. Шифферс – опытный игрок на дачу вперед, знаток теории и мастер атаки – предложил королевский гамбит и, выиграв вскоре ферзя за слона, принудил противника к сдаче.

– Не унывайте! – добродушно подбодрил победитель обескураженного новичка. – Если конька вам маловато, попробуем на ладью. Сравняем шансы.

Говоря так, Шифферс немного хитрил. Хотя лишняя ладья дает гораздо большее преимущество, нежели лишний конь, но оно сказывается только в середине или в конце партии. При игре же с начинающими опытный шахматист стремится добиться победы уже в дебюте. В начальной же стадии партии конь быстрее вводится в бой и легче создать немедленную атаку на короля, чем без коня, но при ладье.

Михаил побледнел от обиды и разочарования, но не протестовал и позволил Шифферсу в очередной партии снять с доски ферзевую ладью.

И эта партия длилась недолго. Шифферс закончил ее таким эффектным матом, что окружающие их любители игры зааплодировали. Федя же вздохнул.

«Черная пятница!» – подумал он, подразумевая, что его другу, как получающему большую фору, приходится все партии играть фигурами черного цвета.

– За вами два «франка», – ласково сказал Шифферс противнику. – Желаете еще?

– Конечно! – резко ответил Михаил, а в голове у него пронеслось: «Пять рублей, деленные на „франки“, – это двадцать партий. Но надо оставить хотя бы на стакан кофе и бутерброд. Пусть не считают за нищего, не смеются! И на конку сегодня и завтра. Стало быть, самое большее – еще четырнадцать партий. А главное – лучше играть. Целая ладья перевесу, а я проигрываю, как ребенок. Позор! Стыд! Но как он играет! Как играет!!»

Следующая партия снова принесла победу Шифферсу, но уже не так быстро. В четвертой партии Михаилу удалось дать вечный шах. Потом опять последовали три проигрыша. И наконец – первая победа новичка!

– Молодец! – похвалил партнера Шифферс. – Уже зубы показываете!

Михаил быстро подсчитал в уме: пять проигранных четвертаков равны одному рублю двадцати пяти копейкам минус отыгранный «франк». Итак, потерян пока только целковый. Вперед! В бой!

И он бодро расставил шахматы.

. . . . . . . . . .

– Ресторан закрывается! – раздался у столика мягкий голос официанта. – Прикажете-с получить за кофе, за бутерброд, за пользование шахматами?

Михаил оглянулся. Кроме Феди, никого у столика уже не было. Ресторан опустел. В окно глядела глухая петербургская ночь. Михаил заплатил официанту, поднялся со стула и поглядел на партнера. Шифферс также встал, потянулся, разминая затекшие члены, и зевнул.

– Плюс пятнадцать, минус три, четыре ничьи, – лаконично сказал он. – Всего лучшего, господа. А у вас, знаете, – обратился он к Михаилу, – есть способности к игре. Годика через три будете на третью категорию играть. Главное – больше практики, ну и с теорией надо познакомиться. Вы, я вижу, – «натуршпилер», самоучка, а без теории далеко не уедешь… Ну, я пошел. Устал как собака. Утром в гимназии математику оболтусам преподавал, днем в Эрмитаже картину Брюллова копировал, вечером вас в члены ордена «доминиканцев» посвящал, ха, ха! Пора и на боковую.

Шифферс снова зевнул во весь рот, небрежно сунул в жилетный карман трехрублевку, полученную от Михаила, накинул крылатку и широкополую шляпу, обычный костюм художников того времени, взял стоявший в углу мольберт и ящик с красками и, вежливо поклонившись друзьям, удалился.

Спустя несколько минут за ним последовали и приятели.

Федя просто не мог посмотреть в лицо Михаилу. Он знал, что его друг остался даже без денег на конку и сейчас побредет домой пешком от Невского проспекта до окраины Васильевского острова, да еще на пустой желудок. Неплохое расстояньице.

Сам Федя жил совсем близко, и ему жаль было оставить друга в беде. Его терзали угрызения совести еще и по другой причине. Он смущенно остановился на перекрестке.

– Ах, Миша, Миша, прости меня! Это из-за меня ты без копейки, и дать тебе взаймы ничего не могу – сам гол как сокол. Ах, как некрасиво вышло! И обыграли тебя в пух и прах, и обидели, сказав, что только года через три… Я-то рассчитывал, что если ты и проиграешь с лишней ладьей, то две–три партии. Если б я знал…

Федя взглянул на друга и запнулся, увидев, к своему изумлению, что тот вовсе не убит горем, а находится в приподнятом настроении. Глаза Михаила сияли, лицо, обычно бледное, раскраснелось.