Рыцарь бедный

«В настоящее время шахматная тактика во многом изменилась и во многом вполне противоположна старой. Атака на королевский фланг теперь составляет не правило, а исключение. Обыкновенно атака ведется сначала на центр или на ферзевый фланг… Основная идея (подчеркнуто мною. – В. П.), послужившая поводом к изменению системы, состоит в том, что за королем признано значение сильной фигуры, пригодной не только для защиты, но и для атаки, даже и в начале игры, причем, стоя у центра, он сможет сообразно требованиям партии поддержать оба фланга… Неизменная и преимущественно тактическая атака прежнего времени заменена в настоящее время стратегическими маневрами, небольшие преимущества схватываются и собираются на всяком пункте доски. Игра в настоящем ее виде основана на более положительных началах и более обращает внимание на целесообразное расположение сил, чем на непосредственную атаку».

Последователь Стейница, чемпион Германии конца прошлого века Тарраш в своем отрицании комбинационной игры пошел еще дальше. «Я всегда держусь того мнения, – писал он, – что жертва фигуры или пешки почти никогда не является непременным условием правильной и, так сказать, нормальной атаки и что жертва для получения или сохранения атаки нужна лишь в тех случаях, когда при естественном продолжении атаки допущена ошибка».

Таким образом, по мнению идеологов «новой» школы, борьба в шахматной партии должна была сводиться к осторожному маневрированию и к выжиданию ошибок противника. Конечно, если бы лидеры «новой» школы на практике строго придерживались своих теорий, они недалеко бы ушли в своем мастерстве, но в практических соревнованиях страстное сердце маэстро, его интуиция и темперамент препятствовали творческому самоограничению, и все они играли порой столь же смело и рискованно, как любой представитель осуждаемой ими «старой» школы. Вся разница была только в том, что они не добровольно искали осложнений, а использовали благоприятный случай, предоставлявшийся им противником. И у Стейница и у Тарраша можно найти немало прекрасных комбинационных партий, под которыми охотно подписались бы Андерсен, Блекберн, Цукерторт.

Чигорин внимательно следил за теоретическими высказываниями Стейница и хотя часто в печати критиковал его установки и отмечал непоследовательность в их применении на практике, но явно симпатизировал чемпиону мира как искателю-экспериментатору. Вообще в характере обоих великих шахматистов, в их творческом отношении к шахматам было что-то общее, роднящее их, и не мудрено, что, «враги» за шахматной доской, они стали друзьями в жизни и всегда сочувственно и почтительно относились друг к другу.

Я уже цитировал фразы Стейница, где он называл Чигорина гением.

А в 1891 году Чигорин писал Стейницу так:

«Истинные поклонники шахмат должны быть благодарны вам за тот интерес, который вы постоянно возбуждаете вашими нововведениями, и за ваше отвращение к шаблонной игре. Как вам известно, я не вполне разделяю вашу теорию и ваши принципы, что, однако, не мешает мне ценить их. Но вы несправедливы ко мне, многоуважаемый мистер Стейниц, когда приписываете мне односторонний взгляд на трактовку королевского фланга. В конце концов, вероятно, мы оба правы в наших взглядах на ведение игры. В некоторых своих лучших партиях вы тоже не отказывали себе в атаке королевского фланга».

Любопытно, что Стейниц, опубликовав это письмо в издаваемом им журнале, счел нужным отмежеваться от хулителей великого русского шахматиста. По поводу последней части письма Стейниц писал: «Многие критики, постоянно причисляющие Чигорина к старой школе, в большей степени, чем я, ответственны за то, что его упрекают в односторонности».

На самом деле Чигорин был далек от творческой ограниченности обеих школ – «старой» и «новой». Именно Чигорину суждено было объединить оба эти направления шахматной мысли. Теперь всякому квалифицированному шахматисту известно, что для достижения успеха необходимо (независимо от индивидуального стиля игры) сочетать в своем творчестве комбинационное, тактическое мастерство и позиционную, маневренную стратегию. Но в те времена это не было общепризнанной истиной.

Чигорин первым выдвинул и осуществил принцип гармоничного сочетания шахматной стратегии и тактики, комбинационных и позиционных элементов игры, что ныне является основной установкой советской шахматной школы. Михаил Иванович был сторонником вдохновенного шахматного творчества, конкретного подхода к позиции без заранее надуманных рецептов.

«Умение искусно комбинировать, способность находить в каждом данном положении наиболее целесообразный ход, скорее всего ведущий к выполнению задуманного плана, выше всяких принципов, или, вернее сказать, и есть единственный принцип в шахматной игре, поддающийся точному определению», – писал Чигорин.

Интересно, как эти творческие установки перекликаются со взглядами другого гениального русского шахматиста, преемника Чигорина. Сорок лет спустя в беседе с чешским мастером Опоченским чемпион мира Александр Алехин высказал такие мысли: