— Хотел учиться. Мечтал писать стихи, — Расмус усмехнулся. — Был у нас один грамотный сосед, так я к нему каждый день бегал, он меня читать и писать научил. А потом всё покатилось под горку…
Вдруг Расмус вздрогнул — проходивший мимо боцман ударил его линьком.
— Бездельничаешь, собака?
— Я не на вахте. Могу делать, что хочу.
Боцман ткнул его кулаком в зубы.
— Поговори мне ещё!
— Не трогай его, — попросил Эдвин.
Боцман выругался, смерил Эдвина ненавидящим взглядом и отошёл. Расмус сплюнул за борт и вытер кровь с губ.
— Теперь всыплет мне при первом же удобном случае.
Он посмотрел на небо.
— Ветер заходит.
— Качает, — заметила Диаманта.
— Пока ещё нет. Вот завтра наверняка будет трёпка. А ты-то сам откуда, Эдвин? Чем по жизни занимался, пока не посадили?
Эдвин начал рассказывать о театре, и о книге решил не молчать. Расмус заинтересовался, стал расспрашивать, но на палубе появился Керб, взглянул на паруса и приказал свистать всех наверх.
Эдвин и Диаманта ушли в каюту, чтобы не мешать. Эдвин лёг на койку и задремал, а Диаманта решила почитать.
Качало, читать было тяжело. Диаманта отложила книгу. Эдвин приподнялся на локте, посмотрел в окно и снова попытался заснуть, но качка и скрип ни на минуту не давали покоя. Наконец он сел и потряс головой.
— Плохо тебе? — спросила Диаманта.
— Нет, — заявил он храбро, но, когда Свем принёс ужин, лёг и отвернулся к стене. Диаманта всё-таки поела, но потом пожалела об этом.
Ночью они спали очень плохо. Ветер крепчал, качка усиливалась. Корабль стонал, ныл и пронзительно скрипел. Эти звуки изводили слух, не давая заснуть, вызывая глухое раздражение и нестерпимое желание тишины — желание тем более мучительное, что оно было очевидно невыполнимым.
В очередной раз открыв глаза, Диаманта с облегчением увидела, что уже светает. Эдвин не спал. Обоих мутило, хотелось выйти на палубу. Качка стала заметно сильнее, пришлось выбирать моменты, чтобы не удариться о что-нибудь.
Резкий ветер сразу освежил их. Море шумело, ветер срывал гребни высоких волн, протягивая по их склонам полосы белой пены. Воздух был наполнен водяной пылью. Ощутимо похолодало. Несмотря на тёплые вещи, ветер пробирал до костей.
Некоторое время они стояли у борта, глядя на суровые волны и слушая, как ветер стонет в снастях, но вскоре продрогли и вернулись в каюту, которая теперь показалась нестерпимо душной. Появился Свем, умудряясь держать полную миску с едой и при этом сохранять равновесие, хотя корабль ходил ходуном.
— Доброго утречка. А я вам принёс завтрак!
Взглянув на лица пассажиров, понимающе кивнул.
— Да, качки бояться — в море не ходить. А погода-то портится, к вечеру будет буря. Так что вы уж лучше сейчас поешьте, а то потом совсем ничего не полезет.
Диаманте казалось, что этот пронзительный, скребущий по нервам скрип и качка никогда не закончатся. Корабль швыряло то на один борт, то на другой, он то взбирался куда-то в гору, то стремительно падал вниз. Она пыталась дремать — так было легче, и время шло быстрее. Но заснуть не удавалось. Мутило, болела голова.
Диаманта посмотрела на Эдвина. Он лежал бледный как полотно, с бисеринками пота на лице, глубоко вдыхая при каждом размахе и рывке. Она выбрала момент, чтобы не упасть, села на край его койки и погладила его по лбу. Он открыл глаза и сказал:
— Не могу понять, как мама это выносила. Она же больная села на корабль… А ты как?
— Тошнит.
— Ложись. Лежать легче.
Он сжал рукой край койки и закрыл глаза. Диаманта снова легла и на какое-то время забылась тяжёлым сном.
Ей всё время снился остров в мутной мгле, который показывался далеко впереди и тут же скрывался из виду. Казалось, вот-вот он снова появится, но глазам представала только бурлящая пена. Внезапно волна захлестнула её с головой. Диаманта проснулась.