Рыцарь без меча

Через несколько кварталов на набережной показался знакомый дом. Диаманта вошла с чёрного хода, сняла накидку, надела передник, достала ведро и тряпку и принялась мыть полы. Появилась экономка.

— Иди на кухню. Поживей!

Диаманта закончила с полами и отправилась на кухню — в этот день хозяева запланировали торжественный ужин, работы было невпроворот. Едва Диаманта успела помочь кухарке вымыть и нарезать овощи и перемыла посуду, её отправили подметать двор и выбивать ковры, потом — чинить бельё, потом — стирать, потом — опять мыть посуду…

В этот день её отпустили только в восемь. Ноги гудели, ныла поясница. Вернувшись домой, она на скорую руку приготовила себе поесть и собралась ложиться спать, когда в ворота постучали. Это был Нат.

— Прости, что так поздно. Вижу, что ты устала. Но я ненадолго.

Они сели пить чай.

— Ты что такой грустный?

— Про Эдвина думаю… И Тарина надоела. Раньше я мечтал жить в большом городе, а сейчас уехал бы. Здесь как-то тесно. И суета везде, толкотня. Спокойного уголка не найти.

— А куда ты поедешь? На остров?

— Остров теперь уже не тот, Дамира там нет… В Эстуар. Об Эдвине сообщу.

— Тебя не выпустят!

— Так я ведь не в Эстуар поеду, а домой, на остров. Охране у ворот так скажу. А по дороге сверну на север.

— Ой, Нат, я боюсь за тебя. С Рэграсом шутки плохи!

— А Дамир всегда повторял, что негоже отступать со страху! Может, и повезёт. Я уже всё решил. Поеду завтра на рассвете. С работы уволился уже.

— А если не выпустят?

— Другую работу найду, мне эта всё равно не нравится. Так вот, я чего пришёл-то… В Эстуар как попасть?

Диаманта объяснила ему и сказала адрес Дамира.

— Ну ладно, я пошёл. Спасибо за чай. Боюсь, уж не вернусь в Тарину-то. Но, может, свидимся ещё. Так что до свидания.

— До свидания, Нат! Удачи тебе! Будь осторожен, пожалуйста!

Нат тепло обнял её.

— Держись. Главное — не унывай! Всё будет хорошо!

Диаманта махнула ему вслед. Опять появилась надежда, что Эдвина удастся вызволить.

Но через два дня, вернувшись с работы, Диаманта увидела хмурого Ната, который ждал её у ворот.

— Ты была права, — вздохнул он. — Не выпустили. Что делать. Видно, не судьба… Придётся привыкать к Тарине.

Он попрощался и зашагал вниз по улице. Диаманта поднялась в дом, села за стол на кухне и заплакала. Теперь она плакала почти каждый вечер, когда оставалась одна.

* * *

Заключение оказалось для Эдвина гораздо тяжелее, чем он предполагал. Время в тюрьме тянулось очень медленно, каждый день казался месяцем, а семилетний срок — вечностью. Эдвин постоянно думал о Диаманте, представлял, как на случившееся отреагируют её родители, как с ней будут разговаривать в судебной палате, какая жизнь теперь её ждёт — и часами просил Мир Неба о помощи. Только после этого к нему на какое-то время возвращался душевный покой.

Вдобавок его мучила мысль, что книгу отобрали при обыске. Он боялся, что за семь лет безнадёжно забудет текст. Бумагу и чернила ему не давали, и ничего не оставалось, кроме как постоянно вспоминать книгу, повторять отрывки наизусть, проигрывать в воображении эпизоды, как маленькие спектакли, чтобы потом можно было восстановить содержание.

Эта работа наполнила смыслом медленно тянувшееся время. К тому же, она помогала отвлечься от окружающей обстановки. Изводила темнота — в камере даже в ясные дни стояли глубокие сумерки. Гнилой воздух, крысы, грязь, вонь, холод, особенно дававший о себе знать по ночам, кандалы… Эдвин так и не смог к ним привыкнуть. Из-за них собственное тело казалось словно чужим, каждое движение было неприятным, неловким, от браслетов мёрзли и болели руки и ноги. Ко всему этому добавлялся постоянный голод, который не утоляла тарелка вонючей жидкой похлёбки, которую ему приносили раз в день. Спал он на полу, на гнилой соломе.

Но однажды тюремщик открыл его камеру, вошёл, бросил на пол соломенный тюфяк и одеяло и поставил на выступ у стены свечу на глиняной подставке, а в ответ на изумлённый взгляд Эдвина буркнул:

— Спасибо скажи, что на воле о тебе заботятся! Им бы послать тебя, полоумного, куда подальше, — а они деньги присылают. Огонь я сам буду зажигать вечером на два часа. Если какой фокус выкинешь — больше света не получишь.

Теперь ему стало легче. И кормить его стали трижды в день — к обеду, состоявшему из жидкой похлёбки, добавили завтрак и ужин — хлеб и воду.

* * *

Погода была унылая, весь день сыпал мокрый снег. Диаманта вернулась с работы поздно, совершенно обессиленная, но её ждал приятный сюрприз: приехал Мариен. Увидев сестру, он покачал головой.

— Неважно выглядишь. Как дела?

Она рассказала новости про Ната.

— Ума не приложу, как быть. Летом я думала, что всё обойдётся, что тюрьма — это ненадолго, а сейчас… похоже, всё всерьёз. Никакого выхода не вижу. Мне иногда так страшно становится… Как ты думаешь, Эдвин выдержит?

— Будем надеяться, Диаманта, — ласково сказал он. — Ты совсем измучилась. Бледная, синяки под глазами — так нельзя! Ты сегодня на работе обедала?

— Нет. Некогда было. Меня и так отругали, что я провозилась со стиркой.

— Увольняйся, нельзя так над собой издеваться!!