Рыцарь без меча

Земли многострадальной страны вновь огласились криками о помощи. Каждый день приносил новые известия. То здесь, то там мориски решали не подчиняться приказу и оставались на местах. Иные изгоняли испанцев и брались за оружие, чтобы до конца отстаивать свою свободу и независимость. Народ роптал. Зачем гнать в неведомые края людей? Многие, не боясь быть услышанными, громко говорили, что они ничего дурного не думают о своих соседях–морисках, с которыми прожили бок о бок всю жизнь, и что мориски не меньше католики, чем сам папа римский.

Глухо гудела Севилья. На улицах толпились встревоженные жители. Но едва из переулка показывалась черная сутана, двери патио хлопали, поглощая людей: святая инквизиция всегда бодрствует, это помнили все. Неспокойно было и в доме у де Сильва–и–Веласкес. Служанка Марианнелла лила горькие слезы — ее разлучали с любимым. Старая кухарка, сродни которой, пожалуй, было полгорода, целыми днями пропадала у своих.

— Херонима, — говорил вечером дон Хуан жене, — я сегодня был у Хуана Соролья. Там рассказывали, что многие идальго проявили великодушие и решили не давать своих вассалов в обиду. Чтобы их не убивали и не грабили по дороге, герцог Гандиа и маркиз Албайда сами провожают морисков к портам отправки в Берберию, а герцог Македа дал им вооруженное сопровождение до самого Орана.

— Не перевелись еще рыцари на свете, — вздыхала донья Херонима, — да пошлет им бог благословение.

Диего слышал все, занятый своим любимым делом. Перед ним лежали наброски. Вот двое морисков на конях скачут широкой равниной, прекрасная чернокудрая арабская красавица с алой розой в волосах и младенец, протянувший руки к цветку.

Мальчик многое передумал за эти дни. Один вопрос не давал ему покоя: почему бог, великий и всесильный, допускает на земле такие ужасы. Опять война! Что может быть ужаснее войны? А он, всезнающий и справедливый, не хочет помочь несчастным. Может, и вправду так велика их вина? Жаль, болен отец Саласар, он бы помог разобраться во многом. Правда, последнее время он не очень охотно отвечает на такие вопросы. И только однажды сказал, что если бы в жизни всегда побеждали не хитрость и сила, а честность, образование и трудолюбие, то арабы вечно могли бы жить в Испании. Что же имел в виду старый священник? Пока Диего размышлял, уголек под рукой послушно выводил замысловатые узоры, похожие и на арабскую вязь и на затейливое заморское кружево.

Не мог знать будущий художник, что пройдет всего несколько лет и он вновь прочувствует сегодняшний день и, до конца разобравшись в происходящем, напишет прекрасное, достойное гения полотно.

АЗЫ МАСТЕРСТВА

Вопрос о дальнейшей судьбе Диего решился окончательно. Его отдавали в новую школу, известную далеко за пределами Севильи, — в мастерскую Франсиско Эрреры.

Переступив порог громадного дома, мальчик был поражен царящими здесь беспорядком и суетой. Казалось, мастерская наполнена множеством людей, они бегали из одной комнаты в другую, громко стучали каблуками, что–то делали и беспрерывно говорили. Не меньше Диего был смущен и дон Хуан. В его доме всегда помнили, что одно из достоинств идальго — спокойствие, и потому там всегда стояла тишина. Здесь же был настоящий базар.

Но вдруг все замерло. В комнату навстречу гостям вышел высокий худой человек лет тридцати четырех. Он стремительно подошел к Диего и двумя пальцами взял его за подбородок. В глаза мальчика глянули сверлящие черные без зрачков точки. Не давая опомниться вошедшим, дон Франсиско быстро пересек комнату по диагонали, схватил за конец свисающую с мольберта ткань и дернул.

Открылось дивное видение. Мальчик не отрывал глаз от полотна, на котором святой Василий, чья фигура была уже почти оконченной, вытянув руку, что–то говорил ученикам. Насладившись произведенным эффектом, мастер так же быстро задернул ткань.

— Он может остаться здесь, если хочет, — обратился Эррера к дону Хуану. И, подумав, добавил: — Если, конечно, вы не перепутали адрес и мальчику нужен учитель, а не нянька.

В ответ на эти слова за дверью хихикнули, и дон Франсиско, не обращая больше внимания на гостей, ринулся туда. В то же мгновение из–за стены донесся плач, а потом кто–то жалобно, со всхлипыванием запел молитву.

Дон Хуан повернулся к сыну. Но тот, казалось, ничего не видел и не слышал. Его взгляд был по–прежнему устремлен к мольберту, хотя ткань и скрывала изображение.

— Оставайся, он прекрасный мастер, хотя и странный человек. Будь внимателен и постигай секреты мастерства, — только и сказал сыну отец.