Рыцарь без позывного. Том 3 (СИ)

Хватившись за меховой воротник, я рванул сердобольную девчонку от мешков.

По примитивному настилу темной избушки зазвенела медная кастрюлька, оставляя после себя целые россыпи серого порошка. Скрипнув зубами, я впечатал трепыхающуюся идиотку в холодную стену:

— Еще раз, тварь хвостатая, еще хоть раз к водорослям подойдешь — я тебя саму в котелке сварю!

— Пусти ее, выродок!

Нацеленный арбалет и решительный блеск красивых глаз веснушчатой авантюристки не оставляли особого выбора. Плюнув на пол, я поставил кошатину на ноги.

— Так-то лучше! А теперь — в сторону!!! Или я...

— В жопу с горя поцелуешь? Ну грохнешь меня — раненного кто по снегу потащит? Или ты мешки бросишь?

— Нужно будет — бросим! — взвизгнула серая кошатина, больно стукнув меня сапожком под колено.

— Какие молодцы! Настоящие авантюристы друзей не бросают, да? Сейчас разрыдаюсь от умиления... Дозвольте полюбопытствовать, а горожане остаток зимы что жрать будут? Титьками кормить станете или вашим офигенным благородством? Мне в сотый раз объяснить, нахрена нужны эти водоросли?

— Да не претендует никто на твою славу, болван! — фыркнула ушастая, раздраженно играя хвостом. — Ну распотрошим мы один мешок, что с того?! Тут их шесть! У тебя как с арифметикой?! Считать способен, дикарь северный?!

Славу, блин... Ничего тупее она и сказать не могла.

— Арифметика? Давай в считалочки поиграем... Каждая кастрюлька — один младенец не доживший до весны. Три кастрюльки — женщина. Четыре — мужчина, а пять... Что рожу кривишь, нравится такая арифметика? — я ткнул пальцем на рассыпанный по полу серый порошок. — Поди, гордишься собой?

Раздраженно клацнув зубами, рыжая опустила арбалет. В их компашке дегенератов, она все еще оставалась самой сообразительной. Чего не скажешь о ушастой...

— Да как ты смеешь попрекать?! Я для себя беру?! Что еще мне остается, когда ты, выродок титулованный, не позволяешь даже поделиться своей порцией!

Не только не позволяю, но еще и сплю на этих мешках, чтобы никого ночью на перекус не пробило.

— Очень щедро, конечно, но... Отдашь ему свою пайку — мешки кто тащить станет, когда ты ослабнешь? Отсюда до города четыре дня идти, а с таким грузом да по свежим сугробам — все десять. Сможешь неделю на пустом кипятке продержаться? Что-то сомневаюсь.

— Смогу! Нужно будет, смогу! Думаешь, я не понимаю, что ты всего-навсего мстишь за унижение?! За свою дурацкую рыцарскую честь?! Что смерти ему желаешь?! Мерзавец! Ублюдок! Ненавижу!!!

Заревев белугой, девчонка снова пнула меня под колено и выбежала из избушки, едва не сшибив с ног Гену, вернувшегося с дровами. Поглядев на недоуменного оруженосца и серый хвост, исчезающий в вечерней мгле, я пожал плечами:

— Может и желаю... Да только не ему.

Чтобы все это дерьмо наконец закончилось и мне больше никогда не пришлось творить всякую дичь ради «общего дела».

Игнорируя раздраженный взгляд пацана, принявшегося подкидывать дрова в печку и шушукаться с рыжей, я вернулся к промерзшему полену и личинкам насекомых. Мерзость конечно, но белок есть белок. В командировках и не такую дрянь жрать приходилось.

В одном кошатина права — я действительно тот еще говнюк. И даже не потому, что считаю блондина обузой, которая ставит всю операцию под угрозу срыва. Это понимают и остальные, пусть и отрицают что есть сил.

Моя проблема в другом — за всю неделю я так и не смог его убить. Каждую ночь ворочаюсь на мешках, готовясь придушить парня шкурой или накачать маковой бормотухой до передоза, но каждый раз не решаюсь, вызывая разочарованный блеск фиолетовых глаз в темноте.

Но и без кислой мины Киары и так все ясно — хреновый я командир. Совсем нюх утратил. Раньше без промедления действовал а теперь... Постарел, что ли? Ведь с самого начала было понятно — нельзя брать Калеба с собой. Он под любым предлогом должен остаться в той деревне, «потеряться» где-то по дороге или внезапно помереть от «сердечного приступа».

Жестоко или нет, но на кону жизнь города. Если не всего целого, то минимум половины. Стоит ли жизнь одного бесполезного дурака такого риска? Ответ очевиден и закономерен. Но треск статики каждый раз останавливает, не позволяя совершить необходимое и повторить свои старые «подвиги» в новом мире.

Долбанный чистоплюй.

— Сир. — непривычно холодный голос Гены вырвал меня из круговорота самобичевания.

Усевшись на лавку, на которой когда-то покоились тела дезертиров, он принялся буравить меня непривычно решительным взглядом. Походу пацан уже немного привык к моей манере общения и начал позволять себе чуть большее, нежели «да, сир!» и «постараюсь, сир!».

— Не смею судить вас, сир, однако вынужден заметить — ваш благородный титул не терпит пренебрежения жизнями невинных.

— Это каких? Тех, что с голода помрут или тех, у кого ноги не в ту сторону смотрят?

Пацан тяжко вздохнул и принялся помогать выискивать личинки в поленьях.