Рыцарь без позывного. Том 4 (СИ)

Замполит втирал что это «мужественность». Инстинкт самца и все такое. Что наши предки поколениями воевали и жажда убийства у всех в крови. Поэтому, когда после боя молодой парень вдруг вскакивает и начинает восторженно докладывать всем что у «него сегодня первый» — это нормально. Когда «деды» поздравляют молодого, хвастаясь своим списком «жмуров» — тоже нормально.

Это мирная жизнь — ненормальная и лицемерная, а здесь правда-истина и мир «настоящих мужчин». Так что не переживайте, товарищи солдатики, про отрезанные уши никто докладывать не станет.

Херня. Все херня. Как и любые иные слова этого лживого куска дерьма, направленные на поддержку «общего дела».

Вся шиза с тягой к отвратительному, всего лишь защитный механизм насквозь протекающей крыши. Когда абстрагирование уже не спасает, а мантры про «всего лишь выполняю приказ» отзываются глухотой, загнанная психика готовит последнюю линию обороны — дрессирует себя «любить» столь ненавистное ей действо. Создает всякие «субличности» и прочие заумные термины кивающих психологов, которые все, как один, имеют «огромный опыт» работы с «ветеранами спецназа», но не способны предложить ни одного работающего средства.

Серьезно, у кого не спросишь — ну прямо каждый! По-моему, в мире ветеранов меньше, чем этих балаболов. Несчастные мужики по улице пройти не могут, чтобы на них толпа мозгоправов из кустов не накинулась…

Но тем не менее, в чем-то они правы. У новобранцев это защита от стресса и попытка «по волчьи выть». Эпизодический характер. Даже месячный запой может помочь. Но чем дальше в лес, тем толще партизаны…

Черт, убил бы за сигарету!

— Да стой ровно! — разгневанный рык «Щедрого» великана заставил опустится с хмурого неба на грязную землю.

Спонтанный поединок между «Ловким» и «Щедрым» больше напоминал дешевую комедию, нежели настоящий бой. Мелкий коротышка метался из стороны в сторону, то и дело поскальзываясь на грязи, пока неповоротливый живодер раз за разом пытался то приложить щитом, то разрубить клинком. Если бы не алеющая рана на ноге здоровяка, мешающая ему поспевать за рыцарем, Филя бы давно уполовинился.

Скользкая почва не позволяла обойти великана с фланга, а низкий рост и вырванный у меня щит мешали вновь рубануть по ноге, или достать перекошенную от гнева и азарта кирпичную рожу. Когда сияющий клинок в очередной раз устремлялся в лицо «Щедрого», тот просто выставлял щит, едва не сшибая ловкача с ног и заставляя скользить по земле в отчаянных попытках уйти из-под контратаки.

Звучно выругавшись, Клебер резко перехватил оружие, хватаясь голыми руками за отточенное лезвие. Размашистый удар напоролся на поднятый щит, но в этот раз контратаки не последовало. Напротив, оступившись на мягкой почве, великан вдруг покачнулся, беспомощно роняя щит.

Забавно шевеля губами и потерянно хватая небо руками он придурковато скашивал глаза на воткнутую в голову гарду.

— Смерть тебе более к лицу, нежели титул! — зажимая кровоточащие ладони, ловкач с силой пнул великана по ноге, заставляя осесть на колени.

Хватившись за рукоять и уперев сапог в плечо туши, он с болезненным шипением вырвал рукоять и единым движением рубанул по горлу побежденного. Кирпичная голова безвольно пала к прохудившимся сапогам уже после того, как ловкач в театральном жесте заткнул окровавленный клинок за пояс.

Вот же выпендрежник… Впрочем, до такого я бы не догадался, чтобы гардой, да по башке. Рыцарь, мать его. Еще слова не выговаривал, а уже деревянным мечом манекены окучивал. Мне уже таким не стать — старый слишком. И, честно говоря, оно и к лучшему.

Сообразив, что до сих пор сижу на обоссавшемся мужике посреди бандитского лагеря, я резко поднялся, взглядом выискивая свой меч. Искомая рукоять холодом обожгла дрожащие пальцы, заставляя сердце дрогнуть в предвкушении десятка обступивших меня бандитских рож.

Но гопником было не до меня. Жавшись к друг дружке, дюжина уцелевших мужиков затравленно молили то императора о спасении, то вампиршу о пощаде. Их можно было понять, ибо залитая кровью с головы до ног девица и меня заставила непроизвольно вздрогнуть.

В одной руке она сжимала боевой топорик, в другой — лицо бородатого мужика, с подозрительно знакомой шишкой на лбу. Секунду погодя, топорик шлепнулся в лужу, а лицо взорвалось алой вспышкой взорвавшейся кожи. Под вопли вжавшихся в землю подельников, обезличенный покойник рухнул на землю, красуясь обломками черепа и куском нижней челюсти. Осиротевший багровый язык заколыхался будто флагшток на построении дьявола.

И судя по тому, как Гена с Филей целят клинками именно в нее, а не в гопников, — я не одинок в своих мыслях.

В центре перепуганной и обоссавшейся толпы раскаивающихся уголовников, мелькала знакомая хитрая рожа.

— Всех! Всех отдам! Всех, только убери! Убери!!! — взвыл «барон», шарахаясь от меня как от прокаженного.

— Уберу, уберу, угомонись! На вопросы ответишь, сразу убе… Эй! Совсем дурной?! Брось бяку, пока в жопу не воткнул! Не тупи, валенок, медалек захотел?!