Рыцарь Бодуэн и его семья. Книга 2

Пока Монфор готовился к следующему штурму — а ясно было, что следующий не за горами — мы, будущая пехота и просто парни вроде меня, занимались укреплением стен. Еще на рассвете нас поднимал мэтр Бернар — сам он уходил в Капитул (несколько раз он оставался там ночевать), а мы с Аймериком отправлялись на свою, мальчишескую работу — как, пожалуй, все люди нашего возраста — и девчонки тоже. Все устали преизрядно — мы с Аймериком весь день таскали камни для камнеметов, потом побежали к знакомым Аймериковым инженерам налаживать машину по имени «ворон», похожую на колодезного журавля, с острым крюком на конце рычага; я такую штуку первый раз видел — Аймерик объяснил, что она редкая, ее недавно изобрели, а толк от нее — сбрасывать воинов с осадных башен неприятеля, зацепляя их крюком и сбивая рычагом. А когда выпадала минутка отдыха — просто путались у всех под ногами, ели вместе с инженерами их хлеб, пили вино и кричали со стен оскорбления противникам, копошившимся далеко внизу. Я, правда, не кричал. Даже старался не слушать… поначалу.

А потом, милая моя…

Мы пили вино — довольно много, и слабо разбавленного; солнце чем дальше, тем делалось жарче, поэтому головы мы поливали водой из ведер. Ведра таскали от колодцев девушки и женщины — те, кто не был занят с камнями; и работяги вроде нас благосклонно принимали чудесную влагу прямо на макушки из черпаков, из девических рук, сложенных ковшом, сами совали головы в ведра — и вода тотчас же выступала на коже потом. Почти все были раздеты по пояс; на стенах и под ними стоял плотный запах мужского пота, вина, разгоряченных тел. Пока девицы доносили ведра от колодцев, пока поднимали, отдуваясь и напряженно улыбаясь белыми зубами, на стену, где хлопотали под прикрытием зубца мы с Аймериком, разгружая поддоны с камнями — вода успевала потерять весь холод. Она стекала по нашим телам, как обильный пот, такой же теплоты, как пот; мы смотрели друг на друга — с прилипшими ко лбу волосами, в каменной пыли — и смеялись. Даже не верится, что осажденные люди могут так много смеяться — но мы смеялись, вино ли тому причиной, или то, как по-муравьиному копошилось внизу огромное войско, далеко-далеко под крепчайшими стенами, которые все равно невозможно взять. Среди девиц была и наша Айма, завязавшая волосы в лохматую косу; Айма, таскавшая воду, бегавшая от дома к стенам с охапками хлебов в подоле, и вино, и сало из кладовых мэтра Бернара — все шло на прокорм работяг. Тулуза кормит Тулузу — никто не спрашивал меня, чей я сын, откуда я, просто когда все прерывали работу и начинали жевать, я тоже садился на горячий камень и набивал рот едой. Где-то внизу, под нами, были люди, которых я знал, которых прежде звал своими братьями. С ума сойти можно: голубые пятнышки флагов — шампанских или барских, издалека не разглядишь — возможно, означали местонахождение моего родного брата. Сеньора де Куси, нашего родича мессира Алена, рыцаря Пьера, Альома, под Лавором спасшего мне жизнь… да все равно — брата. Брата, Эда, единственного на свете. По здравом размышлении — если все-таки предположить, что он не уехал (собирался ведь после осады Тулузы!) — получалось, что я его предал. Именно его, потому что места для сеньора Куси или для короля в моем разуме еще не было. Да в нем вообще не было места ни для чего, в моем разуме! В немыслимом огне происходившего со мною иногда всплывало только лицо Эда.

Поэтому я пил так много и смеялся так громко, что голова шла кругом, глаза заливал пот, провансальские слова путались с французскими, но никто толком не слушал меня, и я никого не смущал. Один раз я больно подвергнул ногу, спускаясь через башенку со стены за новой порцией камней — мы с Аймериком брали их вдалеке, в нескольких кварталах отсюда (все, что можно было взять вблизи, уже кончилось). А там у нового вигуэрова дома были развалины старого какого-то строения, прилегающие к самым стенам — еще не использованные камни, свежие руины, на которые налетела толпа таких же камнесобирателей, как мы, по большей части мальчишек. Всякий заботился о своем камнемете, своем участки стены, так что порой ребята ругались, отбирая друг у друга особо удачный, тяжелый и в меру ровно отбитый булыжник. Счастье, когда тебя никто не знает — мне улыбались, меня хлопали по потному плечу, желая отблагодарить за услугу. Так что даже я сам начинал забывать, кто я таков и откуда здесь взялся, и кем мне приходятся люди там, под стенами — будто я всю жизнь носил камни по солнцепеку, держась с Аймериком с двух сторон за один дощатый поддон; обливался тепловатой водой, пил безвкусное теплое вино… и говорил по-провансальски.