Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

Наверное, никогда в жизни я не ощущал ничего возвышеннее того божественного трепета, которым одаряло меня философское созерцание, пока я набрасывал теоретические контуры своего нового исследования. Отталкиваясь от двух мышей и от кусочка сыра, легко вознестись до весьма непростой проблемы приспособления к окружающей среде, миновать условный рефлекс, сциллу и харибду наследственности и инстинкта, преодолеть затем путь от частного к общему, от явления к сущности — и обнаружить вдруг, что онтологический принцип, универсальная категория, может рухнуть… Моральные, эпистемологические, эстетические аспекты этой революции неожиданно, по-новому освещают многие проблемы, преподнося самые поразительные сюрпризы. Спирально восходя к небесам, чудесный фимиам спекулятивных измышлений укладывается в неведомой выси в стройную систему. Мыши, жалкие «А» и «Б», остаются где-то далеко внизу, как несущественные частности первичного импульса. Не раз случалось мне поздно вечером, завершая работу, глядеть на черное беззвездное небо, размышляя о чудесной силе духа, способной вознести человека из праха в космические выси, создать, основываясь на смехотворных достижениях невзрачных грызунов, геометрически совершенный храм гармонии, вдохновения и вечного умиротворения.

Фрониус тоже трудился не покладая рук. Звонил редко, всегда очень спешил, но живо интересовался моими успехами. Я, слава богу, смело мог заверить его, что работа идет полным ходом и к концу второго семестра, самое позднее — летом, мое исследование, разросшееся до размеров основательного тома, сможет увидеть свет.

В мае Фрониус доложил результаты нашего эксперимента на представительнейшем международном съезде психологов в Страсбурге. Я следил за его выступлениями по телевизору и по радио, пресса пестрела сообщениями о настоящей научной революции, вызванной блестящими успехами экспериментальной психологии.

Сады зацвели в срок. Бесконечные дожди прекратились, утих холодный северный ветер. Весна заполонила город. Вечерами из-под цветущих каштанов, разбросанных на территории университета, доносились звуки сентиментальных гитарных аккордов и пели чистые юные голоса. Труд мой был завершен. Я мог по праву гордиться им. Вне всякого сомнения, он стал моим высшим достижением. Самоотверженность, с которой я решился на столь многотрудный и рискованный теоретический экскурс, принесла долгожданные плоды.

Двадцать третьего мая, точнее, вечером этого дня, в двадцать часов двадцать минут произошла катастрофа.

Вначале был телефонный звонок.

— Ты дома? — прорычал злой голос.

— Естественно. А кто спрашивает?

Я подумал было, что это Фрониус, но сразу решил, что он не мог еще вернуться из Страсбурга, а звонить из Франции слишком дорого. Да и говорили явно из Геннополиса.

— Это я, — послышалось в трубке, — профессор Фрониус. Ты должен приехать в лабораторию. Немедленно.

— В чем дело? Когда ты успел приехать?

— Неважно. Выезжай сию же минуту.

— Что случилось? Ты можешь, наконец, объяснить?

— Случилась беда. Приезжай, сам все увидишь. Я жду тебя!

Что же мне оставалось делать? Я стал поспешно собираться, теряясь в догадках. В голосе Фрониуса явно звучал страх, панический ужас. Зная причуды моего коллеги, я надеялся, что он преувеличивает. Может быть, с ним стряслось что-нибудь на съезде? Связался с француженкой или старый Герман подложил ему свинью? Собственно, Герман всегда был мне чрезвычайно антипатичен: на работу он являлся вечно мрачный и злой, словно мы были лично ответственны за то, что у него плохо с жильем, жена — редкое страшилище и семеро детей. Все — девочки. Взрослые и не замужем.

Через полчаса я нажал кнопку звонка у входа в лабораторию. Дверь открыл сам Фрониус. Он, естественно, был небрит и в одной рубашке. Рукава засучены, физиономия багровая.

— Когда ты ухитрился вернуться? — спрашиваю.

— Два часа тому назад.

— И домой не заезжал?

— Нет. Из аэропорта — прямо сюда. Всю дорогу мне мерещились эти проклятые «А» и «Б». У меня было дурное предчувствие. Хм, предчувствие…

— Да скажешь ты мне, наконец, что же, собственно, произошло?

— Собственно, собственно… Сейчас сам увидишь. Герман, готовь эксперимент.

— Опять? — пробурчал тот.

— Да, да — опять. И изволь не раздражать меня. Тоже мне мышь «Б».

Никогда раньше я не видел Фрониуса таким злым.

Герман принес ящик и подключил его к сети. Погасил верхний свет. Я стал разглядывать преступную парочку. Мышата сидели в своем закутке и внешне нисколько не изменились. Разве что один стал чуть-чуть покрупнее. Впрочем, мне могло показаться. Во всяком случае, синяя полоска, отмечавшая «Б», пропала. По-видимому, стерлась со временем.

— Следи повнимательнее, — приказал мне Фрониус. — Начинаем…

Эксперимент по сути не изменяли. Все же я старался не пропустить ни малейшей детали. После первого раунда я недоуменно уставился в мутные глаза моего коллеги:

— Все идет отлично. Как прежде.

— Погоди, — ответил он и дал второй старт.