Рыцарь и Буржуа

5) оно очевидно и явлено в фактах, всегда доступных чувствам и поддающихся проверке;

6) оно рационально, ибо согласно с разумом, в то время как все другие установления противоречат разуму;

7) оно справедливо, поскольку определяет наказания, соразмерные проступкам;

8) оно миролюбиво и терпимо, ибо гласит, что все люди — братья и права их равны;

9) оно благотворно для всех, поскольку дает людям необходимые способы стать лучше и счастливее;

10) оно самодостаточно для этой цели, ибо в нем заключено все, что ни есть хорошего и полезного в других законах, все их нравственное содержание.

Из перечня атрибутов видно, что естественное право, которому они приписываются, — это комплекс законов (прежде всего во втором и третьем из рассмотренных выше значений) нравственного (а значит, огромной важности) содержания: из него можно вывести катехизис, регулирующий поведение человека.

Констатация факта , что все люди стремятся обеспечить собственное существование, а также одобрение этого факта в форме соответствующего постулата, — таков исходный пункт вольнеевского катехизиса[504]. «Сохрани самого себя» — эта норма, по мнению Вольнея, вытекает непосредственно из того факта , что человеку свойственно стремление к самосохранению. Но наш автор не отдает себе отчета ни в том, что постулаты не могут выводиться из описательных утверждений, ни в том, что в его умозаключениях опущено промежуточное звено, а именно одобрение установленного им психического факта. Стремясь к самосохранению, человек руководствуется личным интересом. В этом своем убеждении Вольней присоединяется к большинству теоретиков его эпохи. «Любовь к самому себе, стремление к счастью и благополучию, отвращение к страданию» выступают в «Руинах» в качестве трех основных «законов природы» (с. 47). «Все понятия добра и зла, добродетели и порока, справедливости и несправедливости, истины и заблуждения, дозволенного и запрещенного, понятия, лежащие в основе нравственности человека как индивидуума и как члена общества, выводятся из этого простого и плодотворного принципа (т.е. из принципа «сохрани самого себя». — М.О.), соотносятся с ним и в нем находят свое мерило» («Катехизис», с. 113).

Хотя в «Руинах» Вольней утверждает, что стремление к счастью столь же присуще людям, сколь камню — стремление падать вниз, в «Катехизисе» удовольствие не выступает в качестве предмета стремлений: оно вместе со страданием играет скорее роль сигнала, который показывает, соответствует наше поведение принципу самосохранения или нет. Удовольствие — вовсе не зло, как утверждают религии. Такое воззрение объясняется тем, что люди наделили божества, которым они поклоняются, своими собственными, человеческими чертами. Предвосхищая точно такое же мнение Г. Спенсера, автор «Руин» замечает, что люди создали себе богов, похожих на злых и завистливых земных деспотов. «Чтобы умилостивить этих богов, человеку пришлось принести в жертву все свои радости; он подверг себя всевозможным лишениям и стал поступать против законов природы. Видя в наслаждении преступление, а в страдании — искупление, человек пожелал любить страдание и отречься от любви к самому себе» («Руины», с. 67). Вольней, так же как Юм и Гельвеций, не хочет добродетели, основанной на самоотречении, аскетической добродетели. Быть добродетельным — значит руководствоваться тем, что полезно для человека и общества; эта полезность всегда в конечном счете сводится к сохранению тела (conserver le corps), а все, что служит сохранению тела, доставляет удовольствие. Поскольку поддерживать свою жизнь — первейшая цель человека, наихудшее преступление — лишить его жизни, а ценность добродетели определяется количеством сохраненных ею человеческих жизней. Слова, знаменательные для человека, обдумывавшего свой катехизис в эпоху террора!

Занятия Вольнея медициной и материалистические тенденции, присущие всей группе так называемых «идеологов», к которой причисляют Вольнея[505], побуждали его подчеркивать значение благ физиологического порядка и даже связывать нравственность с характером питания. То, как мы питаемся, немало влияет на наше настроение. Хорошо усваиваемая еда способствует веселому расположению духа, любви к ближним и готовности помочь им. Овощной стол, из-за его недостаточной питательности, склоняет к праздности, формирует характер ленивый и мягкий и т.д. «Длительный опыт научил древних, что диетика составляет немаловажную часть этики» («Катехизис», с. 126).