Рыцарь и его принцесса (СИ)

— Нет-нет, тебе ещё рано возвращаться туда, — сбивчиво зашептала я, пытаясь стянуть с него верхнюю одежду, чтобы лучше понять, чем предстоит заняться в первую очередь. Он не препятствовал мне, но и не помогал. Он не чувствовал боли, но не чувствовал и ничего вовсе, сознание его отлетало в такие дали, куда мне не докричаться. — Холмы Альбы ещё подождут тебя, Джерард, я тебя не отпускала, слышишь? Ты нужен мне здесь! Открой глаза, не засыпай, не смей засыпать, слушай мой голос! Говори со мной, о чём угодно… о чём ты хочешь говорить?

«Это от потери крови», — думала я, твёрдо помня лишь о том, что ему нельзя терять сознание. Сон манит его, как странника — болотные огни, но стоит кануть в обещающую забвение тьму, и он уже не проснётся.

Когда я увидела его раны, меня обуял ужас. Я чувствовала себя бессильной чем-либо помочь ему.

Нет, не время предаваться отчаянию! Я судорожно вспоминала уроки Нимуэ и помолилась о её благополучии и удаче для Стэффена и Блодвен. Где-то они теперь? Оставалось надеяться, что далеко от Тары. Кроме меня здесь нет никого, и ни на чью помощь не стоит рассчитывать. Место отчаяния занимала та решимость, что вложила мне в руки арбалет и спустила стрелу.

— Унять кровь, главное сейчас — унять кровь, — одержимо бормотала и тормошила Джерарда. Пусть чувствует хотя бы боль, только бы заслонить от него манящее забвение. — Вот так, потуже, вот, почти уже не сочится… Бог мой, сколько крови!.. — истерически всхлипнула и отвесила себе звонкую пощёчину, от которой в голове просветлело. — Вот так, так… и хорошо. Однако нам стоит убираться отсюда и поскорее. Всех коней сгубили, глупые вы мальчишки!.. А если какой и спасся, разве найти его теперь в чаще, скорее уж волки доберутся до бедняжки. И как прикажешь волочь тебя? Боюсь, я не настолько сильна. Ну да что-нибудь придумаем. Как же я хочу очутиться подальше отсюда! мертвецы не лучшая компания для благородной леди, как считаешь? Джерард, Джед, ну скажи хоть слово, говори со мной, чёрт бы тебя побрал!

— Скоро на кровь соберутся волки, — неожиданно отчётливо произнёс он, приподняв дрожащие ресницы. — Я уже слышу их голод… Оставь меня, Ангэрэт, я не ходок.

— Это лучшее, что ты мог сказать! Стоило ли вообще открывать рот? А теперь заткнись и послушай меня, Джерард из Альбы, Джерард-из-под-Холмов, или откуда тебя дьявол приволок по мою душу? Я тебя не оставлю! А если не удастся сговориться с твоими серыми братцами, подпалю их хвосты! Здесь довольно мертвецов, им уже не больно, а мы ещё живы, живы и будем жить! Хорошо ли ты услышал меня, Джерард, сын Грэгори?

— Достаточно, — улыбнулся он.

Я поднялась и с торжеством отряхнула юбки.

— Ну а раз так, то лежи и не возражай мне подобным бредом. Бред тебя не извиняет. Теперь мой черёд выручать нас, а твоё дело — собраться с силами, чтоб костлявая прошла своей дорогой мимо. Пообещай мне это.

Он опустил ресницы.

— Превыше всех сокровищ земных я хочу быть с тобой, Ангэрэт.

Я подавила рыдание.

— И я хочу того же. А когда двое желают одного, никакие силы не властны им помешать.

4

Шаг.

И ещё шаг.

На подламывающихся, дрожащих ногах.

Мне доводилось видеть, как упрямо силятся подняться новорождённые жеребята, мокрые, нескладные, будто кузнечики, как разъезжаются по соломенному настилу их копытца, как они падают… но тут же поднимаются, не оставляя смешных попыток.

Теперь я сама себе напоминала такого жеребёнка.

Беспомощного, не понятно на что надеющегося жеребёнка.

В виски бьётся кровь, словно наш славный здоровяк Хэдин оборудовал кузню в моей голове и спешно выковывает с подмастерьями новые мечи к предстоящему сражению. Жар я ощущала соответствующий.

Добрый Хэдин, могучий и кряжистый, как столетний дуб, вот бы ты оказался рядом по волшебству сидхе! Поделился бы со мною силой своих привычных к молоту рук!

Сама-то я в жизни не поднимала ничего тяжелее иголки. И вот жилы звенят, как перетянутые под пальцами неумелого барда струны на арфе.

Колонны буков сменялись ельником, лес густел, чернел, землю распарывали исковерканные вывороченные корни.

Путь становился всё трудней, взгорки чередовались с яминами, на дне которых стояла жидкая грязь. Башмаки скользили по размокшей земле, прелой хвое; истомлённое сознание молчало, его не доставало даже на то, чтобы выбирать наиболее ровную дорогу.

Всякий раз, начиная подъём на следующий пригорок, я думала, что это — последний, что моих сил не хватит взобраться даже на этот невысокий холмик, который, казалось, разросся до исполинских размеров, недостижимый, как вершины прибрежных гор.

Надрываясь, я плелась сквозь чащу, почти выдирая руки из суставов.

Ничего, выдержу. Непременно выдержу.

Иначе и быть не может…

Задетая ненароком ветка распрямилась и плетью хлестнула по лицу, я не могла от неё заслониться — не до того. Лопнула кожа, с подбородка часто закапала кровь.

«Наверняка останется шрам!» — запаниковала прежняя Ангэрэт, подумывая о том, чтобы заплакать.

Сегодняшняя Ангэрэт лишь сильнее сжала зубы: «Ну и пусть!»

Левая половина лица при каждой невольной гримасе отзывалась теперь пульсирующей болью.