Рыцарь и его принцесса (СИ)

Я не спала полночи. То выходила на порог, охладить голову и грудь, что так жарко полыхали изнутри, то лежала на самом краю, проводя кончиками пальцев в пяди от его лица, такого спокойного теперь. Счастье взбаламутило моё спокойствие глубже, чем до него — страх и горе, потому что те требовали немедленных действий, холодного ума и твёрдых рук. Но я не имела права сдаваться на милость мятежному счастью, пока моя борьба не выиграна вчистую.

Я проснулась от неизведанного прежде, тёплого чувства и улыбнулась впервые за много дней. Чутьё подсказывало, что, если мужчина во сне обнимает женщину, к нему определённо возвращаются силы. И решила не тревожить его ещё какое-то время.

В конце концов, и я это заслужила.

* * *

Я имела не много опыта в выхаживании раненых, если можно так сказать, но Джерард не уставал поражать своей жаждой жизни. Лихорадка отступила, силы прибывали с каждым днём, повязки оставались почти чистыми, а раны, которые я поначалу сочла смертельными, заживали точно по волшебству. Джерард, разумеется, уверял, что волшебство это творимо исключительно мною. Он всё чаще улыбался и всё больше говорил, а я то и дело ловила себя на том, что хожу как блаженная, даже не хожу, а летаю и не чую усталости. Одна только рана на бедре и вызывала беспокойство, и я извела на неё немало отваров и того больше душевных сил.

Джед не жаловался на скудное пропитание, но и без жалоб было ясно, что мужская природа отлична от женской, а уж идущий на поправку молодой мужчина не прокормится одной травой. Я задумалась об этом заранее и, трезво оценив свои невеликие способности, поняла, что остаётся одно, самое лёгкое, как казалось, средство.

Обирая кустарник, я давно заметила порскающих едва ли не под ногами диких кроликов. Проследив за тем, откуда они появляются и куда исчезают, отыскала самое узкое и годное для ловушки место на кроличьей тропе: под корнями вывернувшегося из земли сухого пня. В этом лазу я и оставила петлю из снятой тетивы. В первые дни находила силок пустым, но пеняла не на коварство пушистых зверьков, но исключительно на собственное неумение. Однажды, проверяя ловушку уже больше по привычке, обнаружила среди корней полузадушенного зверька и первое время не знала, рада ли добыче. Я рыдала, когда разделывала и варила этого кролика. Соли не было, но я с лихвой возместила этот недостаток. К мясу я не могла прикоснуться, а Джерарду солгала, что поела, пока он спал. Со вторым было нелегко, но уже не так, хоть я не могла смотреть на еду и в следующий раз. Но необходимость вынуждала, хоть это, конечно, не то что куриный отвар, но, увы, птичьего двора в моём распоряжении не имелось.

Я не заметила, когда свыклась с такой жизнью, просто однажды удивилась случайной мысли, но удивилась не слишком, как бы промежду прочим, только на миг и оставила работу. Того больше — мне нравилась эта жизнь, столь отличная от прежней, где всего было в достатке, и появлялось оно точно по волшебству, где от меня ничто не зависело, никакое решение, и меня всегда закрывала чья-то спина. В этой новой жизни ничто не давалось само по себе, и не поддерживала ничья помощь и защита, но это была только моя жизнь, и в ней был Джерард, и я могла отплатить ему за былое добро и хоть несколько ощутить себя с ним на равных. Мне уже не так тяжко было подниматься поутру, я приучилась радоваться предрассветному щебету и умываться ледяной водой; моё тело окрепло и не жаловалось, что тружу его, нося воду и хворост, и я не чувствовала дурноту при виде крови. И, хоть моё красивое платье, в котором я должна была предстать перед женихом, давно истрепалось, а поверх я носила всякое стираное тряпьё, не задумываясь, кому оно принадлежало прежде и при каких обстоятельствах перешло в моё владение, а на щеке ощущался тонкий рубец шрама, и длинные косы расплёл ветер и разнесло по птичьим гнёздам, но всё это было ничтожной платой за выздоровление Джерарда, и на душе моей было спокойно, как никогда в жизни.

В первые дни я ещё вздрагивала, вслушиваясь в звуки вокруг, когда оставались силы бояться. Но шло время, и ничьи голоса, что принадлежали бы не птице и не зверю, не раздавались вблизи. Лишь однажды, когда я далеко отошла от хижины, увлёкшись сбором грибов, заслышала перекличку и конское ржание. Я тотчас затаилась, а после окольными путями добиралась до нашего дома, но тревога оказалась напрасна — те были посланы не по наши души.

Во внешнем мире что-то происходило, но, пока мой мир замыкался клочком лесов и болот вокруг потаённой хижины, я имела немного возможности, да и желания, узнавать о тех событиях.

Хоть свобода моя была весьма относительна, всё же она оставалась свободой, тем, чего я не имела прежде и о чём не смела грезить. Она и ощущение собственной силы, ощущение, что я чего-то стою, мирили со всеми тяготами новой жизни, и я встречала её приветственной улыбкой.

— Ты изменилась, — сказал однажды Джерард, то, что я сама чувствовала по себе.

Я лишь пожала плечами в ответ.