Рыцарь и его принцесса

— И мы никогда не расстанемся с тобою, — продолжила третья, чьи рыжие кудри венчала причудливо изогнутая диадема из рубинов, крупных и круглых, как ягоды.

— Где бы ты ни был, — подхватила четвёртая.

— Как бы далеко ты ни ушёл, — улыбнулась пятая.

— Ведь ты — наш, — засмеялась шестая.

— До самой твоей смерти, — промолвила седьмая. — И после неё.

— Или ты забыл, в чём клялся нам? — спросила первая, та, что названа была Зимней Ночью.

— Не забыл, как не забыли и вы. И нет нужды в напоминаниях.

А меня в моём убежище сотрясала дрожь, и я не знала, чего в ней было больше — холода или страха.

Я хотела уйти. В самом деле. Нет, даже не уйти — убежать, без оглядки, со слепыми от страха глазами, ссаживая ладони об углы… а после — отогреваться под меховым одеялом, вслушиваться в мирное дыхание нянюшки и убеждать себя, что, как в детстве, ходила во сне, что всё придумала, что всё, виденное мной — неправда…

Неправда.

Я хотела уйти. Но не смогла. Сила или слабость удержали меня? Не знаю.

Женщина в платье из серебряной парчи провела кончиками пальцев по лицу Джерарда. От виска — по щеке, губам… ниже. Задержала ладонь на груди в распахнутом вороте рубахи… и с кошачьим шипением отдёрнула пальцы, словно обожглась.

— Я слышу твоё сердце. Прежде оно билось иначе.

— В водах своего источника я видела девушку, чья жизнь подарена тебе, — промолвила та, что облачена в зелёный бархат, и вкрадчиво спросила: — Не в ней ли причина?

— Нет! Она… всего лишь ребёнок.

— Возможно, — кивнула Зимняя Ночь. — Но этот ребёнок засматривается на то, что ей не принадлежит… и вовсе не предназначено. Ты — только наш. Ты обещал.

— И не отрицаю, — сказал наёмник, опустив голову.

— Ты — наш, — ласково прошептала женщина, перебирая упавшие на его лицо пряди. — Ты — только наш…

Она обвила его шею гибкими руками в широких узорчатых рукавах и прильнула к губам в поцелуе, жадном, точно душу выпить хотела.

Джерард отшатнулся, оттолкнув её.

Нечеловечески изогнувшись у самого пола, женщина удержалась на ногах и плавно распрямилась. Облизнула губы и рассмеялась, словно бы хорошей шутке.

Со взметнувшихся складок подола слетела и закружилась серебряная пыльца. Запахло снегом.

Я отчётливо видела Джерарда, освещённого лунным светом — призрачным и жутким, и не узнавала в том инфернальном существе, точно воплотившемся из сказок Нимуэ. И взгляд его — тёмный, загнанный — был взглядом безумца. С пару мгновений он промедлил, и в неподвижности его таилось больше движения, чем в самом порывистом жесте; то была борьба, но борьба неявная, с противником, не состоящим из плоти и крови. Борьба короткая и — проигранная. Безо всякого бережения он сжал в объятьях — не хотела бы я знать подобных объятий — смеющуюся женщину и впился в её рот, будто хотел отдать ей душу добровольно.

Тогда другая прижала к губам его запястье, и я увидела, что зубы у неё мелкие и острые, как у хищной рыбы. Выступила кровь — не знаю, зелёная ли нелюдская, или же алая — человечья, — она казалась, как и всё прочее, чёрной в ночном свете. Но, верно, кровь его была сладкой, потому что женщина не упустила ни капли.

А Джерард даже не вздрогнул.

Осев на колени, я зажимала ладонями рвущийся крик. По пальцам стекали слёзы и стыли, не успевая отогреть.

Не серебряная парча пошла на наряд Зимней Ночи, но колкий декабрьский снег; кружево инея облекало её плечи и грудь, изо льда ковались дивные украшения.

И не зелёный бархат — водяная трава и прибрежная ряска.

Не серебро и не алмазы в волосах. Паутина и капли росы.

И венцом послужила ветвь боярышника.

Сидхе, девы холмов! Вот о чём умолчала Нимуэ, говоря, что россказни о Джерарде правдивы. А я-то, глупая, даже и зная те истории, не разгадала тайны своим умом, сумела лишь выведать хитростью…

Мне ещё достало самообладания неслышно затворить потайную дверцу и занавесить гобеленом — так, словно его никогда и не сдвигали. Прокрасться мимо мирно спящей — счастливица! — нянюшки, не чуя застывших ног, забраться в душный плен одеяла — и не отогреться до рассвета, вслушиваясь в ночные шорохи.

Я могла поклясться на Священном Писании — в последний миг перед тем, как я покинула потайную каморку, все семеро смотрели на меня.

Не со злобой или ревностью — это можно было понять.

С любопытством. Незлобивым, детским…

И от него мне было страшно.

Страшная сказка

Полночный час угрюм и тих, Лишь гром гремит порой. Я у дверей стою твоих — Лорд Грегори, открой.

Роберт Бёрнс

1

Увы, я не умела утаить своего знания. По бледности, по опущенным глазам Джерард — не чета мне! — скоро угадал истину.

В рыхлом крупянистом снегу чернели проталины, с мокрых веток часто капала талая влага, и воздух казался на четверть из воды. Капли оседали на меховой накидке, и парок у губ был заметен уже едва-едва.

Нога глубоко проваливалась в ставший ненадёжной опорой снег, и в следах проступала вода. Поневоле я опиралась на руку Джерарда, и пальцы выдавали дрожью.

Джерард усмехнулся некрасивой кривой ухмылкой.