Если просто прочитать эти строки, никакого эффекта не будет, но если знать, как Джона мучили и как над ним измывались в течение всего стиха, можно и слезу пустить.
Рома рассчитывал на реакцию жюри. Может быть, не заплачут, но уж точно будут растроганы и возьмут его в театральную школу.
Когда вошли в театр, Юрик отстал, снова уронив мячик. А Рома в одиночестве прошел вперед, мимо небольшой раздевалки для зрителей. Краем глаза он увидел разноцветный кошелек, лежащий на деревянной стойке. Кошелек был такой, как девочки носят, яркий, с бессмысленным рисунком – белым бисерным сердцем.
Рома подумал, кто-то кошелек забыл и, наверное, сильно расстраивается. Пройдя несколько шагов вперед, он еще раз обернулся и увидел, что деревянная стойка пуста. Кошелек исчез. Рома удивился. Но, опять же, удивился на ходу, потому что торопился попасть в зал.
– Ясный? – громко спросил тот самый лысый артист, приходивший к ним в школу.
– Ясный за мной идет, – ответил Рома. – Я – Черкизов.
Лысый сверился со списком.
– О’кей, – сказал он с улыбкой. – Готов?
– «Джон Ячменное Зерно»! – бодро выпалил Рома.
Лысый жестом остановил его:
– Это ты в зале исполнишь.
Рома неверной походкой вышел на сцену. Заскрипели под ногами доски. Яркий свет ослепил его, и он двигался практически на ощупь. «Почему артисты не щурятся, когда выходят на сцену?» – думал Рома, медленно открывая глаза.
Перед ним сидели мужчины один угрюмее другого. Если описать их несколькими словами, получилось бы так: Лысый (тот самый), Кудрявый и Бородатый. Все трое сидели рядком, в первом ряду зрительного зала, и настороженно смотрели на Рому.
Тишина ему не понравилась. И кому придется по вкусу, когда из всех звуков в зале слышно только твое дыхание. Мужчины на первом ряду ничего не говорили. Просто разглядывали Рому. А он не знал, куда ему деть руки. Переступил с ноги на ногу. Скрипнули черные доски сцены. Взметнулся невысокий столбик пыли в луче прожектора.
Видимо, это было что-то вроде проверки, которую устраивают начинающим артистам. Рома понимал, что сейчас лучше что-нибудь сказать, но гнетущая тишина и серьезные лица членов жюри лишали его сил.
Роберт Бернс, должно быть, в этот момент смотрел с небес на своего верного поклонника, очень переживал, но сделать ничего не мог.
– Так, что тут у нас? – раздался веселый голос. Пересекая сцену, прямо к рядам шла незнакомая женщина. Яркая, веселая, с высоко поднятыми бровями и удивленным взглядом. Рома заметил, как все сразу изменилось. Мужчины повеселели. Откинулись в креслах, положили ноги на ноги.
– Как тебя зовут?
– Роман Черкизов.
Женщина широко улыбалась. У нее были выпирающие вперед, как у кролика, зубы и волосы, собранные на затылке пучком. Нос у нее был большой, с горбинкой.
– Черкизов? – спросила она весело, принимая у Бородатого список. – Это хорошо!
Рома шумно выдохнул. Ему показалось, что он все это время не дышал.
– Хочешь быть артистом?
– Очень хочу, – ответил Рома просто.
Мужчины в первом ряду почему-то снова нахмурились. Словно они стояли на страже театра, а Рома пытался пролезть без пропуска.
– Что будешь читать? – поинтересовалась веселая женщина.
– Роберт Бернс, «Джон Ячменное Зерно», – выдавил из себя Рома.
– Прекрасно, – отозвалась женщина, – мы тебя внимательно слушаем.
Стало тихо. Рома не мог сказать ни слова. Он почувствовал, что от напряжения кожа на затылке поползла вверх и собралась там в аккуратный комочек.
Бородатый закашлялся и прикрыл рот рукой. Кудрявый нахмурился еще сильнее и, подавшись вперед, закачал ногой. Лысый смотрел вроде бы сочувствуя, но молчал. Так вот смотрят собаки на упавшего хозяина, жалеют, а помощи у них не допросишься.
Рома переступил с ноги на ногу.
В эту минуту он мечтал стать песочным человеком, чтобы просыпаться с легким шорохом на сцену, между широких щелей, и пропасть, сгинуть. Только бы не стоять и не сгорать от стыда под взглядами строгой комиссии.
Рому выручила женщина с неправильным прикусом. Она неожиданно подсказала:
– «Трех королей разгневал он…»
И Рома встрепенулся, ожил и продолжил, радостно распевая любимые строчки:
– «…И было решено.
Что навсегда погибнет Джон
Ячменное Зерно…»
Когда Рома закончил читать, он услышал в зале сдавленный смех. Экзаменаторы одновременно обернулись.
– Кто там подслушивает? Рогов? Веролоев? Балта?
Тут же хлопнули сиденья деревянных кресел. В темноте зала раздался топот и смех уже открытый, наглый. Несколько человек выбежали из зала.
– Старенькие, – сказал Кудрявый.
Бородатый кивнул.
Юрик не понял, кто такие старенькие? И если они старенькие, почему они так быстро бегают?
Юрик и Рома стояли в фойе. Возле той самой стойки, где Рома увидел кошелек. Они стояли и ждали результатов. Говорить не хотелось. Однако и молчать было как-то глупо.
– У нас в школе… – начал Юрик, – один парень съел тряпку, которой доску вытирают.