Рыцарь Хаген

— Война будет, Гримвард, поверь мне, — повторил Хаген, — Я это чувствую, — Он быстро вскочил на ноги. Повернув голову, прищурился, вглядываясь в даль. От воды поднимался густой серый туман. — Пусть люди отдохнут, — продолжал он изменившимся голосом, — Нужно почистить лошадей и сменить одежду. Нельзя допустить, чтобы издалека было видно, что я привел в Вормс горстку оборванцев.

— Что ты задумал? — Гримвард оставил без внимания насмешку Хагена.

Тронье пожал плечами:

— Ничего. Я… хотел немного осмотреть окрестности, вот и все.

Лангобард хотел последовать за ним, но Хаген жестом остановил его:

— Нет, Гримвард. Я хочу побыть один.

Гримвард замялся. Рука его невольно схватила рукоять меча, который в отличие от других он носил справа, хотя не был левшой.

— Не беспокойся, — молвил Хаген, — Здесь все спокойно. Ты ведь сам сказал: мы почти в Вормсе.

Гримвард расценил это как отговорку. Взгляд его темных, глубоко посаженных глаз оставался озабоченным. Наверняка он думал сейчас о разбойниках, жертвой которых мог оказаться любой путник в этой пустынной местности. В конце концов он молча поклонился, повернулся и пошел обратно.

Хаген взобрался на вершину холма и затем спустился вниз по противоположному, почти отвесному склону. Из-под ног полетели камни и комья глины. Он ускорил шаг, балансируя руками, чтобы не упасть. У подножия холма он остановился.

Резкий порыв ветра едва не сбил Хагена с ног. Перед ним простирался заболоченный, заросший сероватой травой луг. Белесые камни местами проглядывали сквозь мох. Тоненький быстрый ручеек широкой дугой огибал одинокий старый дуб, неся свои воды дальше, к Рейну. Хаген оправил плащ и нерешительно оглянулся. Он сам не мог бы толком объяснить, зачем пришел сюда, зачем покинул отряд. Его спутники могли расценить это как бегство.

Хаген встряхнулся. Чепуха! Люди слишком утомлены, чтобы думать о чем-то другом, кроме родного дома, мягкой постели и кубка доброго вина.

И все же не случайно он пришел сюда — точно так же, как и неспроста отдал приказ остановиться на этом самом месте. Именно здесь состоялся первый привал их отряда на пути из Вормса. Сейчас он узнал массивный дуб, и ручеек, и редкую поросль кустарника. Трава здесь тоже росла редко, зато туман, казалось, сгущался еще сильнее.

Да, он пришел сюда, чтобы побыть одному и поразмыслить — о том, что довелось им пережить и что делать дальше. Быть может, это были последние минуты одиночества. Дома, в Вормсе, такой возможности уже не представится. Он слыл человеком замкнутым, одиночкой, и это соответствовало истине. Вормс был большим городом, в котором кипела жизнь, и минуты уединения были на вес золота. Хаген знал, что ни ему, ни его товарищам не удастся избежать иллюзии защищенности и надежности, внушаемой его стенами. Очень скоро, быть может даже на следующее утро, будут забыты пережитые невзгоды. А через несколько дней для них все станет смутно вспоминаемым кошмарным сном. И для него — тоже.

Хаген оглянулся, и на какой-то момент ему показалось, будто он уже видит остроконечные зубцы крепостных стен.

На самом деле пройдет всего несколько часов, они минуют последнюю излучину Рейна, и Вормс во всей красе и мощи предстанет перед ними. Гримвард был прав — Хаген действительно стремился в Вормс, стремился погрузиться в иллюзию мира и благополучия. Он устал. Последние шестьдесят дней отняли у него больше сил, чем он сам себе признавался. На его глазах отряд гордых всадников, с уверенностью в глазах и улыбкой на устах отправлявшихся в поход, превратился в горстку измученных людей — так с чего он взял, что был исключением? Потому что он был героем? Непобедимым Хагеном из Тронье, человеком, слава о котором разнеслась далеко за пределы Бургундии и Тронье, чье имя отваживались произносить лишь шепотом?

Смешно.

Он был всего лишь человеком, а не легендарным героем, хотя почти стал им еще при жизни. Ему было уже сорок три года — он миновал пору расцвета сил, хотя пока еще не чувствовал прихода старости. Но быть может, ждать осталось недолго.

Хаген устало снял шлем, положил его рядом с собой в траву и провел ладонью по поредевшим, но все еще черным как смоль волосам. Рука сильно болела. Он уселся на землю, стянул тяжелую боевую перчатку и увидел капельки свежей крови. Рана снова открылась; будто крошечные иголки глубоко впились в плоть от одного лишь взгляда на нее. «Так и есть, — с горькой иронией подумал Хаген. — Я постепенно старею». Были времена, когда на подобную царапину он не обратил бы внимания.