Рыцарь Христа

— Теперь — самое главное, — заговорил Артефий, и я поразился его голосу, услышав его впервые. Это был голос мертвеца, вставшего из гроба, если только можно вообразить себе, как изъясняется такой мертвец. — Все, что произошло сейчас на ваших глазах и все, что вам пришлось услышать, должно остаться в тайне, я понимаю, что тайну трудно сохранить, особенно когда ты не слишком заинтересован в ее сохранении, но я обязан предупредить вас, что тот, кто проговорится о нашем священном сборище, станет испытывать крупные неприятности.

— Значит, — перебил меня Гийом, когда я дошел до этого места своего рассказа, — сообщая мне эти подробности, вы чем-то рискуете?

— Возможно, — ответил я, — но мне кажется, вряд ли они найдут меня в киевском монастыре, где я намереваюсь провести вторую половину своей жизни, если, конечно, мне суждено прожить еще столько же.

— Что же происходило дальше? — с интересом спросил жонглер. — Сработала система троек?

— Да, — отвечал я, — она оказалась очень удобной, но дело не в том, что она сработала, а в том, что люди владельца замка Аламут все-таки оказались замешаны в создании иерусалимских орденов.

— Как?! Не может быть!

— Увы, может. К сожалению, со взятием Иерусалима оканчивается славная история крестового похода и начинается история, полная неприятных загадок, подвохов и ловушек, я сожалею о том, что решение уйти в монастырь созрело у меня только теперь. Мне нужно было еще раньше решиться.

— Почему же именно монастырь? А ваша Евпраксия? Разве она не дождалась вас?

Сердце мое сжалось от воспоминаний о том, как после похода я приехал в Киев, и какие известия ждали меня там. Помолчав немного, я скрипнул зубами и сказал:

— Нет, не дождалась. Но стоит продолжить обо всем по порядку. Если на сей раз хасасины не пожелают захватить корабль, надеюсь, мне удастся довести свой рассказ до конца.

Глава II. ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ

Вновь я проплывал мимо Кипра, острова, где, по убеждениям греков, родилась их богиня любви. Мы с Гийомом всматривались в очертания кипрского побережья, и я размышлял о том, как наивны были древние, веря в то, что каждому понятию в мире соответствует особое божество. Всякий человек любит по-своему, у одного любовь такая, у другого — такая, и всеми ими распоряжается одна богиня любви? Почему бы не представить себе трех богинь любви? Одна — богиня счастливой любви, другая — богиня несчастной, третья — любви умеренной и спокойной. Каждой из этих трех могут подчиняться три богини помельче. Скажем так: богине счастливой любви подчиняются богиня счастливой, но бездетной любви, богиня счастливой и многодетной любви и, наконец, богиня счастливой любви с умеренным количеством потомства…

Мне так понравилось мое размышление, что я вмиг построил целую систему греческих богов и богинь подобную системе шах-аль-джабаля, которую Годфруа Буйонский пытался ввести в иерусалимских орденах. В который уж раз, Христофор, я плыл через Медитерраниум, стремясь к той, которую не в силах был разлюбить ни двадцать лет назад, когда она была женой императора Генриха и я пытался заставить себя не поддаваться чувству, ни девять лет назад, когда я приехал в Киев, где ожидала меня ужасающая новость, ни два года назад, когда она стала монахиней, а значит, уже никогда не будет моей женой, ни теперь, когда все должно было бы уже перегореть в моей душе, переплавиться и затвердеть.

— Как все же хорошо, что мы не бессмертны! — горько рассмеявшись, вымолвил я, глядя на далекий берег Кипра и кружение белоснежных чаек, провожающих нашу галеру.

— Что ж хорошего? — усмехнулся Гийом, — Нет, я бы хотел стать бессмертным. Уж больно хочется узнать, чем все дело кончится.

— Какое дело?

— Ну как… История человечества. Полагаю, мир уже настолько стар, что нам осталось еще два-три века. А может быть, даже меньше. Сейчас у нас от сотворения мира шесть тысяч шестьсот семнадцатый год. Подумайте только — через сорок девять лет наступит шесть тысяч шестьсот шестьдесят шестой. Не страшит вас такая цифра?

— Нет, — ответил я, улыбаясь, — нисколько не страшит, потому что я знаю, что не доживу до этого года. И меня это радует.

— А вдруг доживете? Сколько вам тогда будет?

— Сколько будет?.. Да уж, поди, под девяносто.

— Есть надежда дожить.

— Не хочу, — твердо сказал я. — И не доживу.

— Эх, — вздохнул мой спутник, — а я бы хотел дожить до скончания мира. Но чтобы только силенки были такие же, как теперь, и можно было бы всюду ездить, все видеть своими глазами, слушать рассказы очевидцев. Где бы раздобыть эликсир бессмертия? Вам он никогда не попадался?

— Попадался, — ответил я, мрачнея. — Век бы его не видеть.

— Не может быть! — воскликнул Гийом, весь расцветая, как весенняя яблоня. — Обманываете!

— Разве я похож на человека…

— Да, да! — замахал он. — Вы никогда не обманываете, я знаю. Вы не похожи на человека, который может обмануть. Но неужто вам и впрямь попадался эликсир бессмертия? И неужто вы не воспользовались им?