Рыцарь Христа

На голову Нафтале-бен-Елеазар нахлобучил мне какой-то круглый шлем, с которого спускалась сетка, настолько мелкоячеистая, что если лицо мое трудно было распознать за нею, то и я с большим трудом мог рассмотреть окружающий меня мир. Незадолго до полуночи в сопровождении тех самых двух неприятных молодых людей, что сидели в разных углах, когда мы впервые встретились с Нафтале-бен-Елеазаром, я отправился к зданию Кафедрального собора. Семнадцать лет прошло с того дня, когда я шел сюда, надеясь не только увидеть свадьбу Генриха и Адельгейды, но и познакомиться как можно ближе с милой крестьянской девушкой, чья красота тронула мое сердце. Сколько превращений претерпела та девушка за эти годы — сначала она превратилась в саму императрицу Адельгейду, потом оказалось, что она Евпраксия, затем она стала моей Евпраксией, потом она нянчила детей моего отца и ждала меня из крестового похода, а потом… Лучше было не вспоминать, что произошло потом.

У дверей собора нас встречал мой старый знакомый, Гильдебрант Лоцвайб. Он несколько состарился с тех пор, как я видел его в последний раз, облысел и обрюзг. При виде нас он с важностью попросил показать ему перстень, и когда я показал, он повел меня одного за собой в здание храма. Впервые в жизни, входя в христианский храм, я не осенил себя крестным знамением, дабы не испортить роль жидовского князя, которую мне пришлось волей-неволей исполнять. Храм был пуст, сегодня здесь даже не проводили предпраздничную службу под предлогом каких-то срочных работ. Вообще, я уже слышал, что здесь давно, проводятся какие-то странные работы, суть которых известна лишь очень и очень немногим жителям Кельна. Шагая впереди меня, Лоцвайб с некоей многозначительностью оглянулся, и мне от всей души захотелось двинуть ему в челюсть, но я, разумеется, сдержался. Мы прошли в один из правых пределов храма. Здесь, в отличие от всего собора, было пустынно, лишь двое рыцарей с тяжелыми ломами в руках охраняли одну из могильных плит у самой стены. Полустершаяся надпись на плите свидетельствовала, что здесь похоронен какой-то Беерлин, насколько я мог рассмотреть сквозь мелкую сетку, покрывающую мое лицо.

— Открыть! — скомандовал Лоцвайб, и двое рыцарей, умело орудуя ломами, отодвинули могильную плиту, под которой оказался спуск в подземелье. «Вновь подземелье! — воскликнула моя душа. — Ну сколько же можно!» Но ничего не оставалось делать. Лоцвайб показал мне, что следует спускаться вниз, и я шагнул туда, а он на сей раз шел у меня за спиной. Могильная крышка задвинулась над нашими головами, и мы погрузились в кромешную тьму.

— Продолжайте спускаться и ничего не бойтесь, — сказал мой сопровожатый.

— Мне нечего бояться в этой жизни, — ответил я Лоцвайбу, стараясь как можно лучше изобразить еврейский акцент.

Мы продолжали спускаться по ступенькам до тех пор, покуда они не кончились, и я чуть не упал, когда под ногой у меня не оказалось следующей ступеньки. По обе стороны от меня был узкий коридор, в дальнем конце которого я увидел тусклый свет. Отойдя дальше, я пытался определить, в какую-же сторону ведет это подземелье — то ли в сторону Рейна, то ли под Юденорт, то ли под Римские ворота, и, наконец, пришел к выводу, что мы движемся на север, наверняка прошли за городскую черту и находимся где-то под развалинами старинного замка Меровингов. Мы шли еще несколько минут, покуда не стало почти светло. Наконец, коридор кончился еще одной каменной лестницей, спускающейся вниз спиралью, которая состояла из нескольких кругов — не то девяти, не то десяти — и внизу оканчивалась круглой площадкой. Взору моему представилась знакомая картина: на этой круглой площадке стоял стол, вокруг которого при свете девяти факелов сидели люди в белых одеждах. Еще находясь наверху, я сумел различить, что в центре стола лежит красная пятиконечная звезда микрокосма.