Рыцарь Христа

— Разве можно пользоваться Господом, будто Он некий предмет?

— Оставьте ваши размышления и доверьтесь мне. А все, что я сказал, можете списать за счет моей природной грубости.

Торжественность, написанная на лице императора настолько воодушевляла всех присутствующих, что споры и сомнения быстро утихли. Многие, как и я, должно быть, были обескуражены необычными речами Генриха. Но я рассуждал так: Генрих — необычный человек, а речи великих людей и пророков часто бывают возмутительными. Главное же то, что за этими словами должна стоять истина, а у меня не было никаких сомнений — за императором стоит истина, то бишь, Христос. Возможно, полагал я, Генрих избран, наконец, небесами для того, чтобы совершить величайший акт объединения церквей и империй, западной и восточной. А то, что он говорив о сельджуках и сарацинах, я воспринимал как знак будущего обращения и этих заблудших народов ко Христу.

Возвращаясь в тот вечер домой, я был преисполнен восхищения перед императором, предвкушая в ближайшем будущем многие славные битвы, в которых я смогу проявить себя в качестве Христова воина и преданного вассала моего Генриха. Дома меня поджидал Аттила. Вид у него был самый мрачный, и я сразу же спросил его, в чем дело.

—  — А в том, сударь, — ответил мой верный, оруженосец, — что мы здесь болтаемся совершенно без дела, и вижу я, лучше бы ваш батюшка вовремя перекинулся на службу к венгерскому королю. Уж в Эстергоме вы бы не проводили время в увеселениях и рыбной ловле. Да и, говорят, нынешний король Ласло, куда больше христианин, чем наш этот Генрих, прости Господи!

— Да ты опять за свое, старый окорок! — от души возмутился я. — Говори, в чем дело. Чем тебе снова встал поперек дороги император? Если ты немедленно не найдешь должных оправданий, я из твоих потрохов колбас наделаю!

При этом я схватил свой Канорус и по-настоящему замахнулся на Аттилу. Тот с самым уверенным в себе видом размашисто перекрестился и сказал:

— Рубите, сударь, да только чтобы напополам, а не так не до смерти, как тот безбожный прохвост, с которым вы дрались в Кельне и которого я видел сегодня на той стороне, возле Маркткирхе.

— Врешь! — выдохнул я, опуская меч и, наконец, понимая причину возмущения Аттилы в адрес императора.

— Разрази меня гром! — промолвил Аттила и еще раз перекрестился, после чего умоляющим тоном обратился ко мне:

— Не будет нам доброй службы у этого Генриха, господин мой Лунелинк. Не спроста Шварцмоор опять здесь. Вы скажете, Генрих ничего не знает о его возвращении? Никогда с этим не соглашусь. Все он знает. А вот еще говорят, что приезжал к нему какой-то не то жид, не то сам чорт, и привез ему копыто Люцифера, хоть вы и говорите, что Люцифер прикован за руки и за ноги к стулу в преисподней, а я вам скажу: копыта у него снимаются. Это бывает раз в сто лет, и если кто-то купит себе в недолгое пользование такое копыто, он сможет творить всякие пакости беспрепятственно. Так что, очень бы нам не мешало тайком покинуть Бамберг, да отправиться восвояси. В Вене можно не хуже служить империи, чем под боком у императора-нехриста.

Спорить с Аттилой мне было лень, гневаться на него я больше не желал и молча стал укладываться спать. Значит, думал я, слух о том, что Генрих завладел какой-то реликвией, уже пошел по городу. И это «копыто Люцифера» еще больше успокоило меня насчет благочестивости намерений императора. Я хорошо помнил рассказ рыжего увальня о Гильдерике и Зильберике и мог себе представить, во что это «копыто Люцифера» превратится завтра и послезавтра. Куда там Овидию с его «Метаморфозеоном»! Завтра Аттила скажет, что у Генриха все четыре копыта на руках, а послезавтра — что сам Люцифер с помощью Генриха отвязался из ада и вот-вот прибудет в Бамберг собирать ополчение и вести его против папы и всего христианского мира.

Аттила уже храпел, но стоило мне легонько толкнуть его и спросить, правда ли он видел Гильдерика, как он мигом проснулся и заверил меня:

— Лягни меня боров! И он заметил, что я заметил его. Тогда я сделал вид, будто не заметил его, и он, подлюка, тоже сделал вид, будто не заметил меня. Тогда я взял, да и показал ему язык. Да он не стал белениться и не возжелал лупить меня, а натянул на голову плащ, будто его пробирал озноб, и поспешил удалиться.

— Да точно ли, что это был он? Не могло тебе с пьяных глаз померещиться?

— Вот вам истинный крест, я только один кувшин пива накануне выпил, да и то оно в кабачке у Ялошки, что возле рынка, такое слабое, ей-богу, этот Ялошка-славянин на том свете будет себя очень некрепко чувствовать, и бабы уже не станут так липнуть к нему, как сейчас.

— Сколько раз тебе повторять, что на том свете не женятся и не спят с женщинами!

— Едва ли. Зачем тогда нужен такой тот свет!

— А никто, кстати, и не зовет тебя туда, любезный мой Аттила Газдаг, можешь оставаться на этом, если плотские удовольствия для тебя важнее рая.

— Если честно, сударь, я с превеликим наслаждением бы остался, да только ведь я не Артасферкс, чтобы жить вечно.

— Кто-кто? Артасферкс? Это еще что за персонаж?