Рыцарь короля

— Однако мадам д'Ангулем права, — продолжала она. — Поскольку сейчас идет война, я — враг Франции.

— Вы верны своему государю, миледи, как я — своему. Этого следовало ожидать.

— И пока длится война, я делала и буду делать все, что в моих силах, чтобы помочь Англии.

— Вы имеете на это право, миледи, как и я — действовать в противоположном направлении…

— Ну что ж, значит, мы можем быть друзьями, — сказала она с внезапной теплотой в голосе, — до того предела, за которым становимся врагами. Мне нравится ваша честность. Тяжело жить среди людей, постоянно притворяясь, а нам с вами придется прожить рядом несколько дней. Слава Богу, что вы не придворный! Я начинаю предвкушать удовольствие от этого путешествия.

На её щеках снова заалел румянец. Она прикусила губу, словно сказала лишнее.

Охваченный внезапным жаром, Блез неожиданно для самого себя ответил:

— Я тоже, мадемуазель.

Потом они отвели глаза друг от друга, и она стала теребить ленты своей маски.

От подножия холма до них донесся стук копыт.

— Вот приближается наш дракон, — засмеялась она. — Увы, увы! Бедные мои уши!

— Ага, мошенница! — раздался снизу голос, все приближаясь. — Вот уважение, которое вы мне оказываете! Разве такого отношения я заслуживаю? И — о Боже милосердный! — я обнаруживаю вас с голым лицом на общедоступной дороге! Ну, погодите у меня! Погодите!

Анна передернула плечами и опустила маску.

И грянула буря.

Глава 17

По мере того, как утро переходило в день, на дороге появлялось все больше путников, направляющихся в Париж. Как ни нервничали Анна и Блез, маленький караван продвигался ещё медленнее, и у мадам де Перон стало теперь одной причиной для жалоб меньше. Все это было тем досаднее, что де Лальер понимал: не будь у них с Анной такого большого эскорта, они живо проложили бы себе путь.

Он все недоумевал: почему, черт возьми, регентша настаивала на необходимости торопиться — а сама поставила их в условия, которые сделали спешку невозможной? Конечно, молодую знатную женщину вроде Анны должен сопровождать подобающий эскорт; но если это так, то быстрое движение — во всяком случае, по такому оживленному тракту, как дижонская дорога, — совершенно исключалось. Во всем этом было не больше смысла, чем если бы людям приказали бежать наперегонки, а потом спутали ноги.

Блезу казалось, что все кругом сговорились их задерживать. Нищие со своими язвами и увечьями выползали из облаков пыли и плюхались на дорогу, словно жабы, прямо перед лошадьми, а наезжать на них не позволяло сострадание. Стада коров и свиней, которых гнали на парижские рынки, вереница закованных в цепи полуголых преступников, плетущихся на север, на королевские галеры, цыганский табор, купцы со своим товаром, компании путников, объединившихся ради безопасности в дороге, обозы тяжело нагруженных телег — через все это приходилось как-то пробираться.

Наконец, когда уже давно миновал час второго завтрака, утомленные путники достигли селения Монтро у слияния Сены и Йонны и свернули к трактиру под вывеской «Зеленый крест».

— Более мучительных пяти лиг, — пожаловался Блез лакею Жану, смывая с лица пыль у трактирного колодца, — мне в жизни не приходилось проезжать.

— Это просто чудо, что нам удалось продвинуться хоть на столько, — ответил тот. — Однако, надеюсь, мсье не рассчитывает к вечеру добраться до Вильнева. Если старая дама выдержит дальше Санса, я согласен своего мула слопать.

Блез угрюмо кивнул.

— «Когда не можешь делать то, что хочешь, — процитировал он, — делай то, что можешь».

И, отряхнув одежду, он пошел обедать с дамами в отдельной комнате, в стороне от шума и сутолоки общего зала гостиницы.

Спутницы его сняли маски, кожа под ними выделялась бледным пятном на фоне загоревшего за утро лица, и это создавало странное впечатление — словно они были одновременно и без масок, и в масках. Обе дамы выглядели задумчивыми, хотя каждая на свой лад.

Мысли миледи Руссель, похоже, витали где-то далеко. Она ела и пила машинально, привычно управляясь с ножом и бокалом, и не обращала никакого внимания ни на сомнительного качества мясо, ни на отвратительное вино.

Мадам де Перон, напротив, демонстрировала специфическую задумчивость человека, которого беспокоят волдыри от седла. Она осторожно опустилась на скамейку и старалась двигаться как можно меньше. И без того несчастное выражение её карих глаз стало поистине трагическим. Когда она обгладывала жесткое мясо с ножки старого петуха, зажаренного на прогорклом масле, уголки её рта страдальчески опустились.

Ее задумчивость непременно должна была кончиться взрывом; и когда наконец трапеза завершилась, мадам де Перон обтерла жир с пальцев и сделала решительное заявление.