Рыцарь Леопольд фон Ведель

Как тихо ни позвонили, Сидония все-таки услышала. Она вошла в гостиную в необыкновенном волнении, Нина последовала за нею.

— Что такое, Эмма? — спросила Сидония служанку.

— Итальянский посланник очень просит, чтобы вы его приняли.

Лицо Сидонии приняло холодное выражение.

— Скажи его превосходительству, что я занята приготовлениями к сегодняшнему балу и очень сожалею, что не могу его принять.

— Они говорили, барышня, что должны сообщить вам что-то очень важное. Сообщение это, по словам посланника, может быть полезно для вас только теперь, завтра, даже сегодня, после бала, будет уже поздно!

Сидония взглянула вопросительно на свою поверенную.

— Понимаешь ли ты это?

— Не совсем, барышня. Но он, без сомнения, уверен в важности своего сообщения, а то бы так не говорил!

— Так ты думаешь, что следует принять его?

— Непременно.

— Ну, так проси его превосходительство войти, но затем не принимай никого, слышишь? Позаботься также проводить его потом из дому так, чтобы никто не заметил!

— Будьте спокойны, я исполню это также незаметно, как всегда. — Эмма исчезла.

— Уже темнеет, моя красавица, барышня. Прикажете зажечь свечи?

— Нет. Пусть горит только одна свечка на моем туалете. Я приму его здесь. Ты же притвори дверь в спальню и, если мне нужно будет войти туда, спрячься за занавесью.

Нина скрылась. В передней послышались легкие шаги. Камилло Мартинего вошел в гостиную, держа в руке небольшой пакетик. Он на минуту остановился, устремив пламенный взор на прекрасную обер-гофмейстершу, потом с жаром поцеловал ей руку.

— Извините, что я вас беспокою, но меня заставляет необходимость.

— Только поэтому и принимаю я вас, signor. Но прошу вас быть кратким, так как я должна еще заняться своим туалетом.

— Это очень жесткое требование, прелестная синьора, однако я постараюсь его исполнить, но прежде чем открыть вам, что меня сюда привело, позвольте мне сказать вам несколько слов?

— Хорошо, только поторопитесь.

— Но здесь так темно, неужели вы хотите лишить меня счастия любоваться вашей красотой!

— Сегодня на балу успеете налюбоваться. Садитесь.

— Надеюсь, что никто нас не подслушивает?

— Я бы хотела знать, кто это посмеет!

— Я не буду утомлять вас новыми вздохами, чтобы смягчить ваше сердце.

— Это очень разумно! Однако моя дружба была вам все-таки приятна, не правда ли, синьор?

— Но я желал бы прийти к какому-нибудь концу, жестокая!

— Так придем же к концу!

— Вы сообщили мне когда-то, в минуту откровенности, что из-за каких-то обстоятельств ненавидите семейство Эйкштедт, а еще более — рыцаря Веделя из Кремцова.

— Это правда.

— Рыцарь женится на сестре канцлера. Завтра последний уезжает с братом в Кремцов.

— Это тоже верно.

— Если мне удастся дать вам возможность удовлетворить свою ненависть самым блестящим образом, могу ли я надеяться, что вы меня за то наградите в полной мере.

— Я не думаю, чтобы у вас было такое средство в руках, но положим даже, что вы его имеете. Все-таки о награде может быть речь лишь тогда, когда средство нам будет не только знакомо, но и подействует!!

— Я раньше и не требую награды. Но кто поручится мне, что вы, воспользовавшись моим сообщением, не забудете наградить меня? Вы так холодны!

— Кто способен питать ненависть, синьор, никогда не холоден! Откройте мне ваше средство.

— Ну, так и быть. Один из итальянских кораблей, прибывший в Штеттин еще перед Рождеством со многими восточными товарами, привез также посылку из Сирии на имя рыцаря Леопольда фон Веделя.

— А! Он ведь был на Востоке. Эта посылка, верно, от одного из его тамошних друзей.

— Вы думаете, это от христианина? О нет! Пакет этот прислан рамлинским беем Ахметом другу Леопольду.

— Это уже интереснее.

— Важность этой посылки доказывается тем, что капитан корабля был у меня сам и умолял передать немедленно пакет Ахмета кому следует. Он подтвердил свою просьбу, подарив мне драгоценный камень, присланный Ахметом для этой цели.

— Что же вы сделали?

— Ничего, синьора, я выдал капитану корабля квитанцию в получении от него посылки и обещал доставить ее по назначению. Капитан уехал, у меня же было другое в голове, и письмо язычника осталось.

— И только узнав об этой свадьбе и о моей ненависти, к Веделю, вы!..

— Я вспомнил о нем и также о том, что у меня в руках средство привязать вас к себе.

— Ну, попробуйте, удастся ли вам это!

— Не хотите ли вы прежде взглянуть на драгоценный камень? Он предназначен для вас!

— Крайне любезно с вашей стороны, синьор. Но послание паши, может быть, подействует на меня сильнее.

— Я в этом уверен, потому что мне известно его содержание. Я позволил себе, по причине чумы, распечатать письмо. — В нем нечто такое, что невеста никогда не простит своему будущему мужу!!

— Вы шутите Камилло!!

— Вы скоро удостоверитесь в противном. Но я прежде хочу знать наверное, бесподобная женщина, получу ли я награду за величайшую услугу, оказанную обожателем предмету своей страсти.

— Назовите мне последствия, которые произведет это письмо, и когда именно это будет!

— Вы сами сегодня вечером возбудите этим письмом всеобщий хохот и навлечете на своих врагов позор и вечное презрение!