Рыцарь любви

Удар попал наконец в цель, но Маргарита и тут не сдалась. Она видела, что Шовелен говорит правду: он был слишком предан своему делу и слишком гордился революционной Францией, чтобы унизиться до намеренной лжи. Письмо неосторожного Армана было в его руках, и злодей, конечно, постарается извлечь из него желаемую выгоду. Маргарита мгновенно поняла все это, но продолжила беспечно улыбаться.

— Не права ли я была, приписывая все это вашему пылкому воображению? Арман — в Лиге таинственного Алого Первоцвета! Арман помогает аристократам, которых сам глубоко презирает? Выдумка, право, недурна!

— В таком случае я позволю себе выразиться несколько яснее: Сен-Жюст настолько скомпрометирован, что нет ни малейшей надежды на то, что его оправдают.

Маргарита не отвечала, стараясь уяснить себе весь ужас положения и найти какой-нибудь выход.

— Шовелен, — сказала наконец Маргарита, и на этот раз в ее голосе не было и тени бравады, напротив, он слегка дрожал, — постараемся понять друг друга. У меня от английского климата, должно быть, отсырели мозги, и я не совсем все уяснила. Скажите, вам очень хочется открыть, кто и что такое Алый Первоцвет?

— Я знаю, гражданка, что это злейший враг Франции, тем более опасный, что действует тайно.

— Допустим! И чтобы спасти брата, я, очевидно, должна сделаться вашей шпионкой?

— Зачем такие выражения, прекрасная леди? Да и я ведь ничего от вас не требую, а услуга, которую я… ожидаю, никак не может быть названа шпионством.

— Дело не в названии, — сухо прервала Маргарита. — Скажите, что вы хотите?

— Чтобы вы по своей доброй воле оказали мне одну… маленькую услугу и ею… купили помилование Сен-Жюста! — Шовелен подал ей клочок бумаги, отнятый четыре дня назад у молодых англичан, — всего несколько строк, нацарапанных кривыми буквами и, очевидно, измененным почерком:

«Напоминаю — не видеться без крайней необходимости. Инструкции относительно 2-го у вас. Если встретится необходимость новых условий, буду у Г. на балу».

— Ну, что это значит? — спросила Маргарита.

— Разве вы не видите Алого Первоцвета на уголке?

— А, Алый Первоцвет, — догадалась она. — А «Г» — это Гренвилл. Он будет на балу у лорда Гренвилла?

— Я так полагаю. После ареста в гостинице милорды были по моему приказанию доставлены в один уединенный коттедж на дуврской дороге, где им пришлось остаться до утра. Но так как из этой бумажки я понял, что они должны быть на балу, где им предстоит увидеться и переговорить со своим руководителем, то сегодня утром они нашли все двери коттеджа открытыми, свою стражу — исчезнувшей, а на дворе оседланных лошадей. Полагаю, джентльмены уже в Лондоне. Видите, гражданка, как все это просто?

— О да, очень просто! — с горечью сказала Маргарита, и в ее голосе против воли снова зазвучал вызов. — Не думаю, чтобы цыпленок, которого вы ловите, дабы свернуть ему шею, разделял ваше мнение. Вы приставляете мне нож к горлу, обещаете награду за повиновение и пытаетесь уверить меня, что и это очень просто?

— О нет, я только даю вам возможность спасти вашего брата от последствий его собственного безумия.

Маргарита не могла удержаться от слез.

— Брат мой! Единственное существо в мире, действительно любящее меня! — прошептала она.

Шовелен молчал.

— Но ведь я ничего не могу сделать! — в отчаянии воскликнула Маргарита. — Я бессильна вам помочь!

— Положим, — неумолимо продолжал Шовелен, делая вид, что не замечает ее отчаяния. — Леди Блейкни уже по одному тому может быть мне хорошей помощницей, что она вне всяких подозрений. Да, гражданка, понаблюдайте хорошенько, прислушайтесь, замечайте, с кем будут беседовать Фоулкс и Дьюхерст. Найдите мне проклятого Алого Первоцвета, и, клянусь Францией, ваш брат останется на свободе.

Маргарита поняла, что из таких сетей ей не выпутаться: Шовелен, она знала, никогда не грозит напрасно. Очевидно, Арман причислен Комитетом общественного спасения к подозрительным и выезд из Франции ему запрещен. Надо повиноваться Шовелену!

— Значит, если я пообещаю помогать вам, вы отдадите мне письмо Армана? — сказала она с милой улыбкой, чисто по-женски, кокетливо прикасаясь к руке человека, которого боялась и ненавидела.

— Если сегодня ночью вы окажете мне содействие, — с саркастической усмешкой ответил Шовелен, — я вручу вам письмо завтра утром.

— Ага, недоверие! Но если я… если обстоятельства не позволят мне вам помочь?

— Это было бы очень прискорбно, — многозначительно ответил Шовелен.