Рыцарь (ЛП)

Вчера ночью. Это было слишком прекрасно, вспоминала Женевьева глядя в огонь, осторожно и с сомнением, вспоминала Бэрена, который, будто явившись из её снов, опустился перед ней на колени. Кто мог обвинить её в том, что она потеряла самообладание? Но ей не следовало так открыто и свободно рассказывать всё, она не должна была выпускать на волю те чувства, которые она так долго держала в себе, и более всего ей не следовало занимать с ним любовью.

Если бы только это не было так прекрасно, подумала Женевьева. Её горло вновь сжал спазм, что лишь прибавило ей мучений. Она глубоко вздохнула, отчаянно пытаясь вернуть себе хладнокровие. Она не могла позволить, чтобы кто-либо увидел её в таком состоянии, особенно Бэрен. Она и так позволила себе слишком большую слабость, которой он не преминул воспользоваться.

Женевьева вздохнула, издав слабый отчаянный звук. Она была несправедлива, и осознавала это. Бэрен не обманывал её, в любой миг, этой ночи наполненной страстью она могла сказать ему «нет». Но она не сказала. Вместо этого она прижимала его к себе всё сильнее, воплощая в реальность все свои мечты. Все, кроме одной.

Хотя он и укутал её ласковыми словами, но он так и не произнёс тех единственных слов, которые она так мечтала услышать. Он достаточно многословно объяснил своё отсутствие, но что он действительно сказал о своих чувствах? Хоть Женевьева и истерзала свой ум, пытаясь вспомнить о чём они говорили, но все события вечера словно покрывал туман, она была слишком потрясена тем, что затем последовало. И теперь она самой себе напоминала человека, который пытается потушить почти сгоревший дотла дом.

Женевьева почувствовала, что её щёки горят. И горят по делу. С того момента как он поцеловал её, она потеряла саму себя, саму способность контролировать хоть что-то, она сгорела в пламени желания. Что он с ней делал! Женевьева не могла даже предположить, что мужчина может прикасаться к груди женщины точно младенец, лаская губами каждую её часть. И, возможно, она воспротивилась бы этому, если бы это был не Бэрен, если бы это не он касался её, если бы это не он проникал в неё и двигался в ней, пока она не забилась в экстазе.

Женевьева крепче прижала ладони к горящим щекам, тихий стон рвался из её груди, когда воспоминания о ночи вновь нахлынули на неё. Как она могла защитить своё сердце, когда он был так близко? И утром было не легче, когда она проснулась в его руках, чувствуя себя в безопасности, в тепле и наполненной такого блаженства, эти чувства жили в ней пару мгновений, пока реальность не вторглась в мир снов. Тогда она попросту сбежала, сбежала от обнажённого мужского тела, которое прижималось к ней, подальше от кровати, где ночью она отдала свою девственность, из комнаты, которая больше не казалась ей её собственной.

Но она не могла никуда деться от своего тела, которое предало её, и Женевьева беспокойно бродила по замку, не желая позволить кому-либо видеть её в таком состоянии, пока не зашла в небольшую комнату, прячась от тех, кто мог потревожить её. Поднос с не съеденной едой лежал рядом, но она, не обратив на него внимания, подошла к окну, и невидящим взглядом впилась в пейзаж за окном.

Вчера вечером она поддалась удовольствию, от которого не могла отказаться и которого не могла отрицать, но не зависимо оттого насколько её тело откликалось на это, она не могла позволить себе полностью потонуть в муках страсти. Поскольку рано или поздно, но Бэрен снова уедет, и в этот раз навсегда, уедет к его прекрасным землям и к королевскому двору, в то время как её место было тут. И она снова станет для него не более чем воспоминанием о прошлом.

Женевьева уже однажды пережила это, так или иначе найдя в себе силы и мудрость, чтобы выжить, но она не может позволить себе вновь рисковать своим сердцем. По правде говоря, она очень сильно сомневалась, что смогла бы вновь вынести боль от разбитого сердца. Но как же, во имя господа бога, ей защитить себя? Женевьева безнадёжно пыталась найти ответ на этот вопрос. Как она сможет отдалиться от человека, который вторгся в её мир, в её разум, в её кровать!

И будто её мысли смогли призвать его, Женевьева услышала громкие шаги Бэрена, который шёл в её комнату. Медленно повернувшись, чтобы поприветствовать его, она болезненно и резко втянула в себя воздух, после той близости, что они разделили ночью, он казался ей совсем другим. Более высоким. Более широким в плечах. Более сильным, но всё же и более нежным. И настолько щедрым, что ей захотелось расплакаться. Она с трудом сглотнула.

— Миледи, — сказал он; его голос был тихим и будто бы севшим, что напомнило ей о шепоте в темноте, и Женевьева услышала как она издала тихий звук в ответ. Кто знает, что возможно случилось бы позже, упала бы она в его руки, несмотря на все её клятвы или сбежала бы от него точно напуганный заяц? К счастью для Женевьевы ей не пришлось делать выбор, поскольку вслед за Бэреном в комнату ворвался мальчишка, точно нетерпеливый щенок.

— Мой лорд, мой лорд! — сказал он.