Заранее подготовленный план не дал сбоев ни в одном пункте, и час спустя Арефьев выехал из Москвы с комплектом новых документов и уверенностью в том, что теперь его никто не найдет – ни заказчик, ни оперативники, злобно матерящие спецназовца, так легко вышедшего из-под наблюдения.
Денис Крапивин проснулся очень рано, и первым его побуждением было позвонить на работу и сообщить, что он заболел и потому не придет. Но он тут же вспомнил, что сегодня суббота и не нужно никому звонить, ни перед кем отчитываться... Можно остаться дома, позавтракать, потом ждать звонка от Ольги. В том, что она позвонит, Крапивин не сомневался: ей тяжело находиться в одиночестве, она никак не может привыкнуть к пустой квартире, не может ужинать одна. При мысли о том, что в какой-то степени заменяет ей покойного мужа, Денис прикрыл глаза и внятно проговорил про себя: «С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мхом». Это помогло. Пока он произносил цитату, Ланселот исчез из его мыслей, и в них воцарился лес.
Голова Дениса была на удивление ясной. Он не помнил, как уснул, вернувшись из кафе, но, судя по тому, что брюки и джемпер висели на своих вешалках, а не были небрежно брошены на кровати, его аккуратность ему не изменила. «Если я доживу до старости, то превращусь в отвратительного педанта. Впрочем, я уже и сейчас, по мнению многих, отвратительный педант».
Он пошевелился под одеялом, ощущая неприятную тяжесть в ногах, словно накануне много ходил, и принял решение не вылезать из постели, но тут утреннюю тишину квартиры нарушил негромкий звонок телефона. «Ольга».
Но это оказалась не Ольга, а тот самый сыщик, с которым его и Швейцарца познакомили накануне похорон Ланселота. Он хотел встретиться, и Крапивин согласился, подумав, что визит малознакомого человека заставит его собраться, вылезти из кровати, перестать ощущать собственные ступни как тяжелый груз, который приходится волочить за собой. Умывшись и посмотрев на свое осунувшееся лицо, Денис поймал себя на том, что ожидает приезда Бабкина с некоторым тревожным возбуждением и страхом, и когда телефон зазвонил второй раз, почти обрадовался, решив, что сыщик по какой-то причине отменяет или переносит свой визит.
Но на этот раз звонила Ольга. Судя по ее голосу, она, как и Крапивин, только что проснулась.
– Денис, я потеряла фотографии, – жалобно сказала она. – Побоялась беспокоить тебя вчера, думала, что ты уже спишь.
– Какие фотографии?
– Старые, еще не цифровые, а бумажные. У меня хранился старенький альбом с Димкиными снимками, я вчера решила его разыскать – и не нашла. У тебя ведь их много, правда? Прости, что я беспокою тебя с утра такой ерундой, но я вчера так расстроилась...
Она чуть слышно всхлипнула.
– Может быть, они в летнем домике? – продолжала Ольга, справившись со слезами. – Я, наверное, поеду туда сегодня, поищу альбом. Знаешь, Денис, теперь я поняла, почему ты печатаешь все фотографии. Бумажные – они совершенно не такие, как на экране компьютера.
Крапивин убедил ее, что найдет фотографии и привезет ей, когда она вернется в город. Положив трубку, он подумал, что для него цифровые снимки на экране ноутбука ничем не отличаются от бумажных фотографий, матовых или глянцевых, разложенных в хронологическом порядке в толстом альбоме, которого ему хватило бы до конца жизни. Все снимки Денис распечатывал в фотомастерской в соседнем доме, подписывал, засовывал под магнитную пленку, под которой скапливались пузырьки воздуха, искажавшие изображение, и проглаживал их рукой. Друзья думали, что он настолько консервативен, что избегает цифровых фотографий, или же настолько предусмотрителен, что опасается хранить их только на электронных носителях. Но причина заключалась в другом, и знал о ней только Крапивин.
Он вынул альбом из шкафа с книгами, провел рукой по обложке, открыл первую страницу, на которой в середину листа была вставлена одна-единственная фотография. Общий снимок, сделанный старым Чешкиным на одном из дней рождения внука: хохочущий Швейцарец в вечных своих подтяжках со львами, сам Денис, принужденно улыбающийся Владиславу Захаровичу, обнявший их обоих могучими ручищами Ланселот в нелепом пиджаке, застегнутом под горло, – такие были в моде в те годы. И невероятно похожие друг на друга Полина с Колькой, даром что разница у обоих в восемь лет – оба с комической важностью смотрят на деда, оба кажутся мелкими на фоне здоровяка Димки. Впрочем, они и были мелкими – даже Колька не выше Швейцарца, что хорошо видно на снимке, да и щуплый к тому же. «Болезный», как говорила тетка Крапивина.