Рыцарь нашего времени

— Ты чего? — спросил я, когда она забралась ко мне под одеяло и принялась дрожать от холода, прижимаясь ко мне всем телом. Она смотрела на меня, на мое усталое, красное от жара лицо и улыбалась. Я положил руку к ней на плечо, оно было прохладным, и мне вдруг страстно захотелось прижаться к нему лбом.

— Знаешь, Гриша, а ведь ты врунишка, — сказала вдруг она и тихо засмеялась.

— Что ты имеешь в виду? — опешил я. Что еще пришло ей в голову? Какие очередные требования и пытки для несчастного метросексуала, привыкшего себя баловать и не думать ни о ком, кроме собственной персоны? Что еще она от меня хочет? Чтобы я прямо сейчас занялся бегом? Марафон по московской слякоти?

— Все-таки ты — хороший человек. Гораздо лучше, чем пытаешься казаться.

— Что? Ты ошибаешься! Я ужасный! — запротестовал я из последних сил.

— Нет-нет, — она состроила хитрую гримаску и пригрозила мне пальцем. — Ты только делаешь вид, что тебе на всех плевать, что ты злой и беспринципный, что у тебя нет сердца. Оно у тебя есть.

— Только не вздумай в меня влюбиться, — сказал ей я. — Береги свое сердце, я могу обмануть твои ожидания.

— Я как-нибудь побеспокоюсь о своем сердце, — сказала она после долгой паузы. Она заметно побледнела, но не ушла. Я был в таком состоянии, что мне хотелось сделать ей больно, обидеть ее. Она перевернула мою жизнь, заставила меня от многого отказаться, довела до ручки. Закодировала!

Я прижал ее к себе и подумал, что все-таки я идиот. Столько времени пытаюсь добиться этой девушки, черт его знает зачем, и ничего не могу придумать лучше, чем говорить ей гадости теперь, когда она лежит обнаженная в моей постели. Я провел рукой по ее спине, опустил ладонь ниже и провел по бедру. Нет ничего более восхитительного, захватывающего дух мужчины, чем плавный изгиб женского тела, юная девушка в твоих руках. Ирина замерла и напряглась. Я еще не знал в тот момент, что она ничего не знает о любви, что Петр ее практически ни во что не посвятил. Он просто брал то, что было отдано ему с такой беспечной расточительностью, но даже не задумывался о том, что чувствует женщина рядом с ним.

— Я обещаю, что не стану влюбляться, но уж и ты смотри, осторожнее, — прошептала она, глядя мне в глаза. Я ничего не ответил, а только приблизился к ней и поцеловал. Все это казалось сном или частью бреда, моего болезненного воображения. Ее горящие глаза, ее мягкие нежные губы, черные волосы, на которые мне уже было наплевать. Она была со мной — это было странно и похоже больше на сон.

— Ты не исчезнешь к утру? — поинтересовался я как бы в шутку, хотя на самом деле и не шутил.

— Ты этого хочешь?

— С чего ты взяла? — обиделся я. — Нет, не хочу, конечно!

— Помнишь, как мы познакомились? — спросила она. — Ты бегал по улице, боясь прийти домой, потому что у тебя там застряла девушка, и ты не знал, как заставить ее уйти и чтобы она при этом не закатила тебе истерики.

— Ну… и что?

— Ты уверен, что не захочешь того же самого со мной? Я могу уйти, правда! Может быть, не завтра, потому что вряд ли я смогу забеременеть так быстро, и все же я могу уйти, если ты этого захочешь. Я серьезно, Гриш!

— Ты слишком серьезна, — прошептал я и прикоснулся к ее груди. Она замотала головой от досады на то, что я не могу сосредоточиться, но что могло быть более глупого, чем затеять разговор на серьезную тему, лежа обнаженной рядом с мужчиной, который мечтал о тебе столько времени.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя в ловушке.

— Я не чувствую. Честно говоря, сейчас я больше чувствую себя как в печке.

— Температура еще не спала? — забеспокоилась она и приложила ладонь к моему лбу. Ладонь уже была теплой, я улыбнулся, а Ирина поняла мою уловку. — Не переводи тему.

— Почему?

— Потому что это важно. Ребенок — это то, чего хочу я.

— Я тоже этого хочу.

— Ты уверен?

— Да, я уверен. Может быть, займемся его изготовлением? Я как раз вдруг почувствовал, что могу с этим справиться!

— Все шутишь? — усмехнулась она, но я больше не принимал разговоров — только страстные стоны и крики. Признаться, их не так-то просто было добиться от Ирины, с наигранной смелостью бросившейся на амбразуру, но в действительности напуганной до смерти. Она пыталась что-то изображать, но я только приложил палец к ее губам и попросил уважать меня достаточно, чтобы издавать только те стоны наслаждения, которые были заработаны честно.

— Понимаешь, это не бывает по-другому. Не должно быть. Для меня это очень важно. Если тебе хорошо — мне хорошо.

— Почему?

— Такими уж нас, мужчин, создал Бог, — пожал я плечами.

— Всех? — спросила она, и образ Петра снова на секунду встал между нами.

— Не знаю. Нормальных — точно, — зло бросил я. — В общем, никогда мне не ври в постели. Это меня унижает. Ты поняла?