Рыцарь ночи и Луна

Любая рукодельница меня прекрасно поймёт – заполучив что-то новое для своих изделий, и совсем не важно, чем именно заниматься, просто невозможно удержаться и не полюбоваться несколько раз на новинку. Вот и я, зайдя в кладовку, с каким-то чувственным удовольствием перебирала мотки, пасмы и клубки, слегка поглаживая нити, пытаясь лучше ощутить их структуру и понять, в какой кофте или свитере они будут лучше выглядеть.

Когда под пальцами мне попалась крошечная щепка, я невольно поморщилась – это было неприятно и нарушало какую-то внутреннюю гармонию. Ни о чём особо не думая, сняла пасму белой шерсти с полки и слегка прогладила её ладонью, просто чтобы убедиться, что больше таких огрехов в нитке нет.

Насколько бы слаба ни была моя магия, в этот момент она откликнулась! Шерсть, как-никак, это органика – часть природного мира. Усилие, которое я приложила, было совсем крошечным, но на внешности нити сказалось весьма существенно. Из просто белой она превратилась в белоснежную и приобрела роскошный глянцевый блеск.

Я даже засмеялась от радости – столько удовольствия мне доставило это маленькое волшебство! Деловито окинула взглядом кладовку, прикрыла глаза и начала оглаживать следующий моток ниток. Хватило меня на одну небольшую полку, но я помнила, что зимой природная магия дремлет, потому совершенно не расстроилась. Летом мне будет проще. 

К весне было готово всё, что мы с санги Мальтиной запланировали – кофты, свитера и кардиганы, несколько довольно интересных спортивных костюмов, плюс всякая мелочь, вроде очаровательных комплектов шапочка-шарф-рукавицы, снуды, которые санги оценила очень высоко, а в подарок от меня – ещё и три кружевных шали из самой тонкой шерстяной пряжи, которую я обработала магией особенно тщательно.

Санги осталась очень довольна изделиями, и в середине лета я получила от неё благодарственное письмо и подарок – сказочной красоты ожерелье с голубыми бриллиантами, самыми дорогими в этом мире. Письмо мне передал дворцовый курьер, сопровождавший трёх пастухов и небольшое стадо.

Из этого выпуска школы в замке остались две ученицы, со следующими двумя наборами я сама уже не справлялась. Утешало тогда меня одно – мода скоротечна. Да и обученные мной девушки не отказывались подработать учителями у себя в городе. Так что через три года толпа желающих достаточно резко схлынула.

Меня, признаться, это не тревожило, скорее радовало. Неплохой доход приносила школа Ольгерда. Стадо наших овец прилично разрослось, и в землях замка появилась ещё одна деревня – Гуртовка. Там жили с семьями пастухи, стригали и пожилой маг-лекарь, что следил за здоровьем стада.

Как ни странно, не слишком большой, но стабильный доход давали те самые цесаринки. Заморачиваться с производством подушек я не стала, но всю взрослую птицу охотно забирали скупщики. А у местных подростков появился новый способ заработка – собирание в лесу трав для капризной птицы.

Нельзя сказать, что жизнь в деревнях разительно изменилась за те пять лет, что Ольгерд управлял этими землями. Нет, труд крестьян был всё так же тяжёл, и свой хлеб они добывали в поте лица. Однако налог в пользу замка снижался процентов на семь-десять каждый год, почти всегда те, кто хотел подработать за деньги, могли найти себе дело, не уезжая на другие земли – в окрестностях замка постоянно что-то строилось, а платил Ольгерд щедро.

Появились школы, и детей туда отдавали очень охотно – малышню кормили завтраком и обедом, так что прижимистые родители экономили немного денег, откладывая приданое для них. Кроме того, мальчишки тоже охотно учились вязанию, и через год-два в семье появлялся ещё один работник, способный принести монету-другую. Это тоже оценили очень быстро.

Я никогда ни на миг не пожалела о том, что сказала «Да!» Ольгерду. Наши отношения были удивительно ровными и тёплыми. Давным-давно у меня пропал страх перед предательством. Пожалуй, в моей жизни вообще не осталось страха. Мы дружно вместе решали бесконечные хозяйственные проблемы, у нас никогда не было серьёзных ссор или конфликтов, и эта круговерть домашних дел, обязанностей и мелких неувязок захватила нас целиком. Ну, или мне так казалось.

Шестое лето было отмечено непривычным поведением Ольгерда. Заметила я эти странности далеко не сразу, просто однажды на мой совершенно обычный вопрос: «Как прошел день?», Ольгерд начал мне врать.

Это было страшно, это было просто чудовищно – мой муж врал мне! Да ещё так глупо и неуклюже, по совершенно незначительному поводу! Невозможно описать то жуткое ощущение нереальности, которое вторглось в мою жизнь.

А Ольгерд, очевидно почувствовав мое недоверие, скомкал конец беседы и вместо того, чтобы поговорить со мной за чашкой взвара под лучами заходящего солнца под цветущей перголой на крыше нашей башни, куда мы поднимались каждый вечер, неловко извинился и сказал, что устал и хочет спать.