Рыцарь Родриго и его оруженосец

– Но… – Вид у Родриго вдруг стал совершенно несчастный. – Но ты ведь это не всерьёз? Это же тебе, в конце концов, не воскресная прогулка.

– Надеюсь, что нет, – ответил Малыш, – а эти вещи пусть тут полежат, пока я не вернусь. Никому их не отдавай. Обещаешь?

– Ну да… – выдавил из себя Родриго. – Если ты по дороге не передумаешь. – Втайне он проклинал себя за свою выдумку. Этого мальчика явно ничем нельзя было лишить присутствия духа.

– Ты ещё будешь гордиться мной, дядя Родди, – заверил Малыш, протягивая рыцарю руку. – Итак, до свидания. До скорого!

Родриго озабоченно заглянул в его веснушчатое личико и сглотнул раз-другой, прежде чем произнести заикаясь:

– Но как же… Что же? Ты хочешь вот так просто уйти? Прямо сейчас?

– Чем раньше я начну, – ответил Малыш, – тем скорее вернусь.

Родриго больше не знал, что и сказать. Он лишь молча ворошил свою густую чёрную бороду.

Они вместе спустились к воротам. Рыцарь открыл их и выпустил Малыша наружу.

– Послушай, – сказал он осипшим голосом, – лучше бы я даже не заикался об этом, насчёт испытания и всё такое. Давай-ка я просто так подарю тебе эти доспехи. Ты не против?

Малыш отрицательно помотал головой:

– Так не годится, дядя Родди. Я хочу стать настоящим рыцарем-разбойником. Таким, как ты.

– Малыш, – сказал Родриго, – тогда я должен тебе сказать, что ты необыкновенный парень.

– Я знаю, – ответил Малыш и ударил себя в грудь. – Не волнуйся за меня.

Он помахал на прощание, отвернулся и зашагал по витиеватой тропе вниз со скал Лихогорья, ни разу больше не оглянувшись. Если бы он при этом посматривал влево и вправо, он бы, пожалуй, заметил, что многие черепа слегка размякли и расползлись, ведь у Родриго Грубиана за прошедшие дни ни разу руки не дошли заняться починкой костей. Но Малыш был слишком погружён в мысли о своём испытании на звание оруженосца разбойника-рыцаря.

Родриго Грубиан смотрел вслед мальчику, пока его лоскутный костюм Арлекина не скрылся из виду среди скал, потом тяжело вздохнул.

– Ну вот, – пробормотал он себе под нос, – я хотя бы избавился от него. Это главное. Я рад.

Но, возвращаясь назад в крепость Гробург и запирая за собой ворота, на радостного он никак не тянул.

Четвёртая глава, в которой крепость Гробург опять осаждается и Родриго Грубиан волей-неволей пускается в путь

В первом свете раннего четвергового утра папа и мама Дик пустились на поиски своего упрямого сына Малыша. Свой вагончик, дом на четырёх колёсах с пёстро размалёванными стенами и двусторонней надписью «Кукольный театр папы Дика», они оставили на обочине ухабистой дороги на краю Страхопущи. Ослы Долли, Вилли и Улли могли пастись на траве, растущей между колеями дороги.

При свете солнца эта дорога выглядела немного приветливее, чем в вороно-угольно-смоляно-мрачную ночь с завывающим ветром, барабанящим дождём, оглушительным громом и сверканием молний. Тут и там солнце даже подмигивало в лужах, как будто минувшая страшная ночь была просто шуткой погоды, а исчезновение Малыша – просто дурным сном.

Но Малыш и в это утро не лежал на своём узком втором ярусе над широкой родительской койкой Диков, а Страхопуща и в свежем солнечном свете раннего четвергового утра казалась не менее мрачной, чем в роковую грозовую ночь среды.

Поэтому папа и мама Дик не отваживались углубляться в лес слишком далеко. Из страха заблудиться в дебрях, споткнуться о корень, наткнуться на лесного духа или, что того хуже, на разбойника-рыцаря Родриго Грубиана они не упускали из виду дорогу и свой вагончик. Честно говоря, они ни разу даже не переступили границу леса, зато кричали во все стороны тем громче.

– Малыш! – звали они. – Мальчик! – вопили. – Мальчуган!

А помимо этого, они выкрикивали в сторону леса – смотря по тому, кто из них кричал, а кто в это время приберегал свой голос, – то свирепые угрозы, то пустые обещания. Папа Дик грозил затрещинами, если Малыш не объявится тут же на месте. Мама Дик сулила ему блины и даже собственную лошадку, если он наконец предстанет перед родителями.

Из леса всякий раз никто не отзывался. Ни в четверг, ни в пятницу, ни даже в субботу. Крики родителей если и имели какое-то следствие, то лишь стоны болотных друдов, подколодных гномов и кобольдов Страхопущи, которых допекли эти крики.

Слышал эти крики папы и мамы Дик и попугай Сократ, разговаривавший при этом сам с собой. Он слышал их то вблизи, то издали – смотря по тому, какую часть Страхопущи он в этот момент облетал. Он был всего лишь небольшой попугай, уже не такой юный, к тому же привыкший путешествовать на штанге занавески, а не при помощи собственных крыльев, однако он проявлял недюжинную выносливость – причём как в четверг, так и в пятницу. И лишь в субботу, после короткой, неуютной ночи, проведённой на ветру, на ветке, он признался себе, что не сможет найти Малыша при помощи одних лишь крыльев.