И ещё успокаивало Володю то соображение, что вся страна сейчас, все люди, точно очнувшись, поняв, что очень бедны, бросились добывать деньги, сделав их главной целью жизни. И человек, добывший много денег, не важно, каким способом, становился в глазах других людей уважаемым, и никто не собирался спрашивать, где он взял богатство, и все лишь завидовали ему.
"И я буду богатым! - назло лезшим в голову пустякам думал Володя. - И никто не спросит, как я стал таким, и все будут вертеться у моих ног, точно собачонки, и скулить. А я, если захочу, конечно, буду снисходителен к ним, а нет - так скажу: "А ну, пошли отсюда вон!" И они уйдут, поджав хвосты".
Так думал Володя, пока добирался до своего дома. Дима отпустил его до вечера, велев в семь часов быть на Невском, откуда он собирался двинуть к шефу, и мальчик был нужен "предводителю" как свидетель проделок конкурентов. Да, Дима был настроен очень решительно и воинственно, не собираясь не только отдавать каким-то "марамоям" плоды трудов, которым предшествовала длительная подготовка, но даже делиться с ними. Дима обронил даже угрозу, что-де объявит шефу и его "ребятам" настоящую войну, если наверняка узнает, что одновременно с ним была направлена другая группа и шеф об этом знал. И Володя поддакнул Диме: да, война нужна, а то как же мы без "баксов" остались...
Дима уже поджидал Володю и, несмотря на то что мальчик приехал вовремя, сердито укорил его за необходимость ждать. Потом вывел из метро на улицу и усадил в машину, где сидел вразвалку Володин знакомец - Аякс, который, однако, даже не кивнул Володе, а лишь молча завел двигатель, и машина покатилась. Свернули с проспекта, потом ещё и еще, и Володя, поглядывая через опущенное стекло дверцы на размазанные в мокрых питерских сумерках огни фонарей и домов, уже не понимал, куда они едут. Впрочем, ему было безразлично: он знал, что едут к шефу, давшему Диме задание украсть полотно Сандро Боттичелли, что Дима пока его в обиду не даст, и эта поездка не сулит ему ничего, кроме новых впечатлений и в конце концов возможности увидеть того, кому потом он отнесет "Иеронима".
Ехали долго и наконец остановились возле большого, но одиноко стоящего дома, показавшегося Володе с первого взгляда чем-то вроде рабочего клуба или дворца культуры. Но, видно, этот клуб рабочими уже не посещался, потому что возле его подъезда стояли десятка два машин иностранных марок. "Вольво", "ситроены", "форды", "мерседесы", намытые и ухоженные, матово поблескивая плавными изводами шикарных кузовов, казались похожими на ленивых, лоснящихся тюленей, взобравшихся на берег, сытых и разнеженных.
- Ну все, выходь! - скомандовал Аякс, обращаясь к Володе, прильнувшему к окну и тоже разнеженному в теплом салоне.
Мальчик вылез. Дима уже шел ко входу в клуб, на ходу доставая из заднего кармана джинсов бумажник. Поговорил с двумя бугаями-привратниками в кожаных куртках, с лицами, наспех вырубленными из дубовых пней. Те, приняв из рук Димы деньги, кивнули, не прекращая двигать челюстями.
- Скорей давайте! - крикнул Дима, махнув рукой и приглашая своих попутчиков пройти в вестибюль клуба. - Уже сейчас начнут!
- Да успеем, - лениво отозвался Аякс, запирая машину. - Не на Тертого поставим, так на Зайца. Все равно не пролетим.
Володя, не понимая, куда его привезли, но встревоженный предчувствием чего-то острого, необычайного, прошел вслед за Димой мимо молчащих стражей, обдавших его резким запахом своих кожаных курток, мятной жевательной резинки, табака и крепкого дезодоранта.
- Быстрее! Быстрее! - торопил Дима Володю и Аякса, которому могучая стать мешала передвигаться быстро. - Мы должны успеть поставить! И не на Зайца, а только на Тертого!
Да, на самом деле, здесь когда-то был рабочий клуб, но теперь трудно было сказать, как использовалось это большое здание. На стенах коридора, пустынного и длинного, по которому они шли, висели яркие плакаты с обнаженными красотками, реклама разных товаров, кое-где - авангардные картины, и казалось, что Володя попал в какой-то путаный, обманчивый, но манящий своей пестрой красотой лабиринт, где ничто не греет, где холодно и неуютно, но очень любопытно идти в мелькании всего нового, яркого, хоть и бессмысленно-плоского.