Рыцарь с железным клювом

- Много ты на себя берешь, Паучина! - привставая, крикнул Браш, да так строго и дерзко, что в комнату тут же заглянул один из "лбов" Паука, но шеф махнул ему рукой, и телохранитель тут же скрылся. - Я - свободный живописец! Я ещё при папе Сталине, когда ты в штаны писал, такие вещи делал, что тебе и не снилось! Я и в зэках ходил, ты знаешь, и столько разных хмырей-начальников видел, сколько ты до смерти не увидишь! Я живописец, каких в Европе сейчас, хоть днем с огнем ищи, не сыщешь, так стану я тебя бояться? Нет, много больно чести будет! А кому что я делал, это уж наше с клиентом дело, и тебе туда свой сопливый нос совать нечего!

Володя смотрел на расходившегося Браша с огромным наслаждением. Ему нравилось, что этот тщедушный, хлипкий с виду человечек не боится самого Паука с его телохранителями. Конечно, Браш немного преувеличивал (и в отношении своих заслуг перед искусством, и в отношении грязных штанишек Паука, - шеф и Браш были ровесниками), но в целом его речь заставила самого Паука сбавить тон, и шеф примирительно сказал:

- Я в твои дела, поверь мне, соваться и не собирался. Просто я бы хотел, чтобы работа, купленная мной и повешенная в моем доме, не имела аналогий, кроме подлинника, конечно. Ты знаешь мою натуру - я привык везде быть первым, и вот я узнаю, что у одного господина висит копия того же "Иеронима", да ещё выполненная самим Брашем. Разве мне приятно? Разве так делают? Что, Белорус тебе больше денег заплатил, а?

- Да где там больше! - простодушно воскликнул Браш. - Пятнадцать штук всего лишь дал!

- Баксов?! - с наигранной тревогой всплеснул руками шеф.

- Да где там баксов! - плаксиво прокричал художник. - Наших, деревянных!

Паук с шутовским негодованием покрутил головой:

- Ну и скупердяй же он, ну и жмот! И ты ему отдал картину? Труда не жалко?

- А ты знаешь... а ты знаешь, - уже совсем навзрыд прокричал Браш, захлебываясь глухими слезами, - что у меня сын помер, что я сына своего недавно хоронил, послезавтра сорок дней лишь будет! Не знаешь ты, Паук, что в наше время деньги! Вольно живешь, господином, сам для себя живешь, а вот выложил бы на гроб, на то на се да на поминки, так ты б не то что дешево, а и за гроши работать стал бы! Вот и я так...

И внезапно однорукий художник Браш, поднося к глазам своим то ли ножницы, то ли пассатижи, как бы желая утереть ими слезы, не стесняясь, заплакал, вспомнив и свое горе, и свою нужду, а заодно, возможно, ещё раз пережив обиду от слов того человека, кто ещё пачкал свои штаны, когда он, великий Браш, занимался неповторимым ремеслом.

- Ладно, Браш, - поднялся Паук, - ты нас прости. Я и не знал, что у тебя сын был. Мир праху, как говорится...

И Володя увидел, что Паук вынул из кармана толстый "лопатник" и принялся шуршать купюрами, словно выбирал именно ту, которая соответствовала бы обиде, нанесенной жалкому однорукому человечку, потерявшему сына.

- Вот тебе, Брашик, три "тонны" за беспокойство, - сказал Паук. Чувствую свою вину, но и ты меня пойми - я хоть и покупаю у тебя копии, но хочу, чтобы они были в единственном, так сказать, числе. Все, ребята, кивнул он Диме и Володе, - уходим, быстро уходим.

Паук потряс в воздухе тремя "тоннами", как бы подчеркивая значимость своего благотворительного поступка, и пошел к выходу. Володя и Дима тоже поднялись, а Браш, подперев щеку железной рукой, все сидел и рыдал, не обратив никакого внимания на щедрый подарок Паука. Вся компания вышла из квартиры, и только тогда Паук, назидательно и важно поднимая вверх палец, негромко сказал:

- Вот и все, что от Браша было нужно получить. Картинку, как я и думал, он делал для Белоруса, который, видно, решил нас хорошенько надинамить.

- Замочим Белоруса! - сжимая кулак, сквозь стиснутые зубы проговорил Дима, а Паук преспокойно так сказал:

- А видно будет. Едем к Белорусу.

Да, если для Паука визит к Брашу был закончен, то Володя имел к живописцу ещё одно дело, поэтому, когда они вышли на улицу и уже распахнулись дверцы машин, мальчик вдруг засуетился, стал шарить по карманам куртки, разыскивая что-то.

- Ну что ты там замешкался, пузырь? - грубо спросил у Володи Паук. Садись в машину!

- Да шапку я там оставил, у художника в квартире. Подождите, я быстро, я через минуту! - просил Володя, очень боясь, что шеф запретит ему подниматься к Брашу или пошлет с ним кого-нибудь из своих громил.

- Да что там шапка?! - недовольно возразил Дима. - Из песца она у тебя была, что ли? Новую куплю!

- Мне не надо новую! - упрямо настаивал на своем Володя. - Мне эту шапку мама подарила - сама вязала.

- Ладно, беги, только поскорей, - смягчился Паук, услышав о Володиной маме. - Квартиру помнишь?

- Конечно! - сказал Володя, устремляясь в черный провал подъезда.