Рыцарь с железным клювом

— Ну зачем, зачем ты убежала? — спрашивал он. — Там же самое интересное осталось! Профессора же робот должен растерзать! Фильмы американские они такие — хоть и коммерция, но добро у них торжествует всегда!

— Не хочу я такого добра! — чуть не плача, говорила Тролль. — Там такое... такие гадости показывают! Вам не стыдно было меня на этот фильм вести?! Гадкий, гадкий фильм!

Дима недоуменно развел руками:

— Помилуйте?! Какие гадости? Впрочем, там есть, конечно, острые кадры, но ведь снисходительным надо быть. Это же коммерция. Но я думал, что вы ребята взрослые, вам можно...

— А я вот ничего такого не заметил, — равнодушно пожал плечами Володя. — Все нормально...

— Вот видишь! — весело сказал Дима, радуясь поддержке Володи и незаметно подмигивая ему. — Вам, милые мои, уже все можно показывать и рассказывать. Вы умные и благородные! Никакая грязь к вам не прилипнет! Не правда ли, Володька! А теперь идемте!

— А куда? — спросила настороженная Иринка, все еще пунцовая, как гроздь рябины.

— Как куда?! На Наличную улицу, к дому вашему! — чуть ли не с восторгом сообщил Дима. — Я к Ивану Петровичу иду. Он ждет меня, одинокий старик, которому я, без ложной скромности скажу вам, доставил радость! — И вдруг Дима осекся, строго посмотрел на Володю, провел рукой по пышной шевелюре и спросил: — Слушай, что за чушь ты там про мой документ сказал? Ничего не понял. Или мне послышалось?

И Володя испугался этого прямого вопроса, взгляда жесткого и хмурого, так не идущего красивому лицу воронежца.

— Ничего я не говорил про документ. Какой документ? Не понимаю... угрюмо ответил Володя, не глядя на Диму.

А молодой историк уже снова сиял улыбкой, словно и не смотрел он зло и хмуро несколько секунд назад.

— Ну все, идем к Большому проспекту, на троллейбус! Еду к деду, а то в вашем Питере легче в Особой кладовой Эрмитажа переночевать, чем в гостинице! — И рассмеялся, очень довольный своей шуткой.

И они пошли к Большому. Дима весело болтал о том о сем, Иринка, простившая, как видно, Диме культпоход на фильм «с гадостями», уже охотно отвечала на его вопросы, смеялась, слушая истории воронежца, и смотрела на мужчину, как замечал Володя, то ли с восторгом, то ли с уважением.

«Любуйся, любуйся, дурочка! — зло думал Володя. — А вот когда он квартиру старика обчистит, плакать будешь, жалеть, что поверила улыбочке его мерзкой, языку его трепливому!» Володя уже не сомневался в том, что Дима — вор. В голове его при каждом шаге выскакивали два словечка: «Вор воронежец, вор — воронежец». Он знал, что Дима идет сейчас к Ивану Петровичу, чтобы обчистить его ночью, когда тот будет спать. И не захочет ли воронежец убить старика, если уйти тихо ему не удастся?

Холодный пот тонкой струйкой стекал у Володи между лопаток вниз и неприятно щекотал — а ведь день был жарким! Володя шел, а в голове его крутились те короткие, тихие фразы, что шептал ему на ухо Дима на сеансе. «Неужели купить меня хотел? Пистолет седельный предлагал, делился. Зачем? А затем, что я — свидетель! Он шел к Ивану Петровичу, думая, что тот один, как пень на полянке. А тут мы некстати подвернулись...»

И чем дольше думал Володя об этом, тем сильнее, крепче становилась в нем уверенность, что преступление нужно предупредить. Да, ему не очень нравился старик, особенно после того, как дал такой, как казалось Володе, скользкий ответ по поводу драки на канале. Но лишить его оружия, которым Иван Петрович дорожил, как жизнью, было бы, Володя знал, равносильно убийству.

«Что же делать, что же делать? — судорожно думал Володя. — Как спасти оружие? Вначале, конечно же, нельзя воронежцу-вору к старику попасть. Милицию позвать? Не поверят! Нужно как-то старика предупредить, убедить его, чтоб он Диму у себя не оставлял! Лучше, чтобы вовсе не пускал его, а то пустит и сразу же размякнет, как хлебный мякиш в молоке. Дима ведь своим языком-помелом любого заговорит. Нужно к деду сейчас бежать, предупредить. Но как? Дима не отпустит, заподозрит!»

Они вышли на Большой проспект, чистый и сияющий, торжественный и праздничный. Ночью прошел дождь, и сейчас деревья стояли с блестящими, словно отлакированными листьями, благоухающими свежестью.

Пошли вдоль домов, и Дима все глядел на витрины магазинов, то сетовал на товарный голод, то, наоборот, хвалил «питерские» власти за то, что «хоть откуда-то, помаленьку, да тянут, тянут для своих, а вот в Воронеже везде ну хоть шаром...»

Проходили мимо «Букиниста», и Дима вдруг заохал: как же так, такое море книг, ну как же не зайти, ведь он историк и без литературы научной, специальной не может жить, как рыба без воды. Настойчиво предложил зайти, но Володя отказался решительно. Дима просьбу повторил, но Володя снова отказал, пообещав дождаться его у входа. Дима недовольно пожал плечами, но в магазин зашел.

Едва он скрылся в темном чреве магазина, Володя торопливо зашептал Иринке, и вид его, встревоженный, испуганный, заставил Тролля слушать мальчика внимательно: