Рыцарь Стальное Сердце

И вот перчатку бросил Уильям Перси — человек, с которым они дружили много лет, с кем они делили тяготы пажеской службы и службы оруженосцами. Неожиданно для самого себя Генри опять начал испытывать муки совести. Он понимал, что Уильям больше преуспел при дворе государя нежели в упражнениях с оружием; понимал, что будет вынужден либо убить товарища, либо тяжело ранить его, может быть, изуродовать, как он изуродовал когда-то Роберта Диксона. Он понимал, что от дуэли отказаться нельзя, ведь в таком случае его разжалуют из рыцарей, как труса и человека, нарушающего собственные обеты. «Клянусь, — сказал Генри однажды при многих свидетелях, — никому не прощать обид! Клянусь сражаться с каждым, кто усомнится в моём благородном происхождении! Клянусь убивать врагов Отечества сколько бы их не встречалось на моём пути! Клянусь, до последней капли крови отстаивать честь моей дамы! Клянусь, клянусь, клянусь!» И вот пришло время, когда клятву следовало нарушить или действительно стать убийцей. Конечно, Уильям раздражал своей удачливостью, светскостью, изящными манерами, тонким умом. Безусловно, нельзя было путаться с Джоаной-Дианой, гори она в аду. Не поднять перчатку тоже было нельзя, но разве кто-нибудь запрещает потом обратиться к королю с просьбой запретить эту дуэль и примирить противников? Наверняка, и король был бы не прочь сохранить жизнь своему верному подданному. Почему он, Генри, так не сделал? Почему он заупрямился?

Гордость — страшная штука, особенно когда она натыкается на совесть. «И все рыцарство, — мысль, которая изменила впоследствии жизнь Генри Маршала, — всё рыцарство построено на гордости». Генри вспомнил как уже в детстве он знал о понятиях чести и именно такие понятия заставили убить петуха, который клюнул его, после того, как он долго и упорно дразнил птицу. Позже из лука была застрелена маленькая собачка — она кусалась, правда, кусалась после того, как её оттаскали за хвост. Вспомнил Генри повара, отказавшему ему в сладостях. Генри сказал, что видел повара пьяным, и отец приказал отодрать хлыстом провинившегося. А сколько раз Генри жаловался на всю остальную дворню, на учителей, на ручного медведя Пита. Мстительность — вот его основная черта характера. Мстительность и злопамятность, злопамятность и гордыня, гордыня и эгоизм, эгоизм и жестокость, жестокость и алчность, алчность и похоть. Генри не стал дальше разматывать. Он уже принял решение. Он уже не мог жить по-старому. Что-то с ним произошло, что-то проникло в него, и это проникшее было невероятно сильным, сильнее всех недостатков. За одну ночь Генри переродился. Новое в душе требовало новых действий, требовало властно, строго, неумолимо.

Глава 4

Турнир, о рыцарский турнир! К.Шулятьев

Украшают рыцаря доспехи,

Меч тяжелый слева на боку,

Украшают рыцаря успехи

В схватках славных на его веку.

Рыцари стремятся в бой отважно,

Видя в этом сущность бытия.

Almaa

У рыцаря Хаоса нынче турнир,

А после турнира — торжественный пир!

Неизвестный поэт

Старый рыцарь Джон Таллис был так стар, что, наверняка, застал еще короля Артура и первых рыцарей Круглого стола. Ходил он всегда в кафтане тёмно-зеленого цвета. Кафтан редко когда был застёгнут, и под ним виднелась одна и таже куртка из красного сукна. Штаны из того же материала, что и куртка, едва доходили до колен, оставляя старческие тощие голени обнаженными. Его обувь была похожа по форме на обувь крестьян, но была сделана из лучшей кожи и застёгивалась золотыми пряжками. Правую руку Джона Таллиса украшал тяжелый золотой браслет, талию украшал широкий пояс с драгоценными камнями. К поясу был прикреплен короткий двусторонний меч с сильно заостренным концом. Старый рыцарь и зимой, и летом носил шапку с нарядной вышивкой и длинный плащ из красного сукна, отороченный мехом. Во время уроков он сидел на кресле из резного дуба и частенько засыпал, не досказав историю, а то и посередине её или в конце фразы. Говорил он медленно, долго и много.

— Славные юноши, — так старик обращался ко всем ученикам — и едва достигшим пажеского возраста и к тем, кто уже отметил своё двадцатилетие, — сейчас я вам расскажу кому дозволяется участвовать в турнирах, а кого следует исключить. Итак, первое. На турниры не допускается тот дворянин, который сказал или сделал что-либо противное католической вере. Если такой человек все же будет домогаться участвовать в турнире, несмотря на запрещение, то да будет он побит и изгнан дворянами.

На слове «побит» хлипкий старческий кулачок стукнул по ручке кресла.

— Далее, — продолжал старик, — в число участников в турнире не допускается недворянин, не допускается всякий дворянин, изобличенный в вероломстве, не допускается тот, кто скажет что-либо противное чести своего государя, или задумает изменить своему государю, или покинет его в битве, возбуждая смятение в войске.

Кулачок опять побил кресло.