– Если бы передумал… – коротко ответил де Мерлан, глядя куда-то в сторону. – Тебя одного здесь убьют. Вот этого прощелыгу, – Робер кивнул головой на удаляющегося сицилийца, – я видел на улице рядом с портшезом хозяйки убитых копейщиков. Он сперва толокся в ее свите, а потом чуть не бегом припустил в порт. Ясное дело, что приметили они нас с тобой и теперь не оставят в покое. Вот я и купил место до Акры да этому бездельнику Понше, который благородного рыцаря от виллана отличить не может, приказал, чтобы он меня на старое место определил.
– Значит, снова вместе? – спросил Жак. Лицо его осветила улыбка.
– Вроде бы так, – ответил Робер. – Только учти, я за проезд выложил этим исчадиям ада все, что было, до последнего су. Так что денег у меня больше нет.
– Ну, с этим мы как-нибудь справимся, – ответил Жак и снова улыбнулся.
Шум воды за бортом усилился. Капитан Турстан отдал команду, матросы развернули парус, рулевые налегли на весла, и «Акила» устремился в Сицилийский пролив.
Глава третья,
которая рассказывает о том, при каких обстоятельствах
принимаются порой крестоносные обеты
–
«Акила» и «Фалько», а вместе с ними несколько кораблей, одновременно вышедших из Мессины, приближались к острову Корфу – главному перекрестку Средиземного моря. С недавних пор плавание у греческих берегов стало относительно безопасным – пять лет назад венецианцы отбили остров у греков, тем самым замкнув цепь удобных и хорошо защищенных портов, тянущуюся через Адриатику от города Лагун до отвоеванного у тех же греков Константинополя. Теперь залив Кассиопи, находящийся под охраной венецианского форта, служил местом сбора кораблей, идущих из Мессины, Венеции и Задара в Византию и Святую Землю.
За три дня, проведенных в пути, жизнь на борту снова вошла в привычную колею. Правда, новые соседи, тосканские арбалетчики, оказались не так устойчивы к качке, как отбывшие в Палермо парижские студиозусы. Что здесь сыграло роль – то ли бравые воины-крестоносцы были не столь искушены в непростом искусстве винопития, то ли Ионическое море оказалось гораздо более беспокойным и волнистым, – трудно сказать. Но не прошло и суток, и они, все как один сраженные коварной морской болезнью, присоединились к крестьянам, монахам и горожанам и теперь валялись вповалку, даже не пытаясь сохранить остатки воинского достоинства.
Испытывая искреннее сочувствие ко всем попутчикам, Жак и Робер в ожидании, когда же наконец появится земля, прогуливались по палубе. Правда, был один человек, чьи страдания доставляли им плохо скрываемую радость, – подосланный сицилиец, к счастью для друзей, оказался человеком вполне сухопутным. Еще позавчера, едва марсельский неф выбрался из пролива на простор морской волны, этот то ли шпион, то ли убийца пронесся мимо Жака с выпученными глазами, крепко зажимая ладонями рот, свесился через борт и начал, содрогаясь, приносить жертву морским богам. В таком состоянии он находился почти все время, ему было явно не до исполнения возложенной миссии, и приятели сочли его совершенно безопасным. Во всяком случае, до длительной стоянки в спокойной, укрытой от ветра гавани. Справедливо рассудив, что если уж им дана отсрочка, то грех ею не воспользоваться, они проводили время в созерцании морских просторов, кормлении чаек и бакланов, а также в беседе, которая, как известно, скрашивает монотонные часы дальних путешествий порой даже лучше, чем бочонок доброго вина. Беседы эти в основном заключались в том, что Робер, как любой благородный сеньор, ведущий свою родословную еще с первых Меровингов, потчевал Жака историями и легендами своего дома.
– Мой род получил сеньорию Мерлан как вассальное владение двести лет назад, от первого графа де Ретель, – важно встопорщив усы, вещал достославный рыцарь. – Тогда это был большой и очень богатый фьеф,[9] который позволял моим предкам ставить под знамя и десять-пятнадцать конников, и не меньше полусотни пехоты.
Как утверждает родовое предание, Мерланы отличались не только одной лишь воинской доблестью, но также оказались и рачительными хозяевами. И как только арденнские графства смогли обезопасить своих крестьян от нескончаемых норманнских грабежей, мерланские фьефы стали приносить нешуточные доходы. Но это продолжалось недолго. Наши сюзерены быстро сообразили, что леса и поля сеньории Мерлан, будучи включенными в их родовой домен, принесут несоизмеримо больше, чем те три конных рыцаря и десять пехотинцев, которые должны нести вассальную службу по сорок дней в году согласно наследственной хартии, которую первый граф де Ретель, сир Манасье, выдал первому сеньору де Мерлану.