Рыцарь темного солнца

На следующий день Мадленка начала обживать замок. Поскольку она теперь считалась под покровительством крестоносцев, ей разрешили бродить где вздумается, с условием, что она не попытается скрыться из Мариенбурга. Мадленка, впрочем, и сама не рвалась отсюда, отлично понимая, что ее ожидает, попадись она на глаза кому-нибудь из свиты князя Доминика или Августа Яворского. Правда, кое-кто из крестоносцев, а именно синеглазый, тоже ее не жаловал, но он ведь обязан уважать решение великого комтура, а значит, и с его стороны ей ничто не угрожало.

Мадленка облазила всю территорию крепости, побывала на укреплениях, у складов, заглянула в часовню, где были похоронены почившие в бозе великие магистры и в их числе отважный Ульрих фон Юнгинген, убитый в Грюнвальдскую битву. Твердыня Мальборка стояла уже около полутора веков и за столь долгое время успела значительно разрастись. Самым старым был Высокий замок, затем появился Средний замок, куда перебрались великие магистры, а в Нижнем замке были сосредоточены в основном склады, хозяйственные постройки и арсеналы. В Мальборке жило и кормилось множество народу; Мадленка вначале пыталась сосчитать его жителей, но затем бросила бесполезное занятие, решив, что их тут точно не меньше, чем в Кракове.

Все обитатели крепости были заняты делом: солдаты под руководством рыцарей беспрерывно тренировались, готовые в любой момент выступить в любую точку государства крестоносцев, священники служили мессы и ухаживали за больными и ранеными. В отсутствие великого магистра великий комтур принимал послов, заслушивал донесения шпионов и распоряжался отправкой войск. Был в Мальборке и свой хронист, брат Киприан из Кельна, которого Мадленка видела на совете при обсуждении своей дальнейшей судьбы. Заметив, что рыжий отрок бесцельно слоняется по крепости, пялясь на изображенных повсюду пеликанов, символизирующих Христа, брат Киприан сурово отчитал его, заметив, что господь велел своим чадам не лениться, и, обнаружив, что тот кое-что смыслит в латыни, засадил лже-Михаила за переписывание своей хроники.

Когда Мадленке осточертело, высунув язык, красиво перечерчивать на пергамент сведения о том, что, когда и почему случилось в замке, она посадила на текст жирную кляксу и сбежала к брату Маврикию в Нижний замок. Брат Маврикий в своей особой пристройке, где стояли ящики, набитые землей, и было всегда жарко, как в пустыне, занимался совершенно неслыханным делом – выращивал виноград, дыни и всяческие диковинные фрукты, клянясь своей бородой, что если дело и дальше пойдет так успешно, то он на следующий год попробует посадить здесь оливки. Пока он возился с какими-то бледно-желтыми штуками в толстой кожуре, выглядевшими чрезвычайно аппетитно; но когда Мадленка набралась смелости и куснула один из сочных плодов, он оказался таким кислым и богомерзким, что из глаз у нее брызнули слезы. Назывался сей диковинный фрукт лимоном, и брат Маврикий, которому Мадленка заявила, что лимоны, верно, выдуманы на погибель рода человеческого, долго смеялся кудахтающим смехом и никак не мог остановиться. Про растения, почвы и насекомых-вредителей брат Маврикий знал решительно все, а вот вид оружия приводил его в паническое состояние – к ратному делу он был совершенно непригоден. Глядя, как он мечется над маленькими дынями, бормоча себе что-то под нос на своем малопонятном диалекте и укутывая их, как маленьких детей, Мадленка пришла к выводу, что если уж он не чародей, то точно одержимый, однако его одержимость оказалась ей по вкусу. Все, что связано с землей, было близко ее сердцу, и в обществе брата Маврикия, никогда не обращавшего на нее внимания и не заставлявшего ее помогать ему, Мадленка отдыхала душой.

Вскоре, однако, ее затребовал к себе неугомонный Филибер. У него пока не было оруженосца, и однажды вечером он объявил, что Мишель должен помочь ему переодеться, ибо он идет исповедоваться.

К исповеди анжуйский рыцарь готовился на совесть: надел бархатную куртку, тонкую рубашку, нацепил все кольца, какие у него были, и вдобавок побрызгал на себя какой-то вонявшей мускусом водой, от которой Мадленка начала немилосердно чихать. Чихая, она натянула на анжуйца сверкающие сапоги, после чего Филибер зачем-то покрутился перед зеркалом, которое пришлось держать опять же ей, взбил рукою вьющиеся мелким бесом волосы и удалился.

Исповедь длилась довольно долго, ибо в замок рыцарь вернулся только под утро и с чрезвычайно довольной физиономией.

– Ну что, исповедовался? – спросила, зевая, Мадленка.

– Целых восемь раз! – гордо ответил Филибер.