Рыцарь умер дважды

— Скажи, для чего мы ищем эту вещь? Советник был дерзок и глуп, но вопрос тревожит и меня. Для чего тебе Саркофаг Творения? Мы сильны, но не уподобимся богам, даже чужим.

Мэчитехьо кивает.

— Не уподобимся. И не нужно. Но у саркофагов есть иные свойства.

— Какие?

Вождь недолго колеблется, но, опустившись еще чуть-чуть, поясняет:

— Придавать сил. Продлевать годы. Они насыщены древней магией, и, даже чуждая нам, она живительна. — Он подается навстречу юноше. — Посмотри на меня. Я словно болен, правда? Так знай же: мне тяжело. Защищать и врачевать вас, взывать к предкам, раз за разом давать такую мелочь, как… — снова пальцы касаются пера за ухом юноши, — полет. Я хочу жить, Белая Сойка, жить, а не угасать. И вы должны помочь мне разыскать Саркофаг. Иначе в следующем сражении я пожалею желтого пламени, и более никогда вы не почувствуете себя птицами. Будете как повстанцы, ползать в грязи. Ты понял меня?

Юноша не перебивает. Едва вождь замолкает, он торопливо кивает, после чего тоже отрывается от земли. Мэчитехьо слабо усмехается, уступая дорогу.

— Что, наперегонки? Может, наконец победишь?

Две фигуры стремительно улетают. В тишине остаемся лишь мы и распростертый среди осоки мертвец.

— Нет… нет! — как одержимая повторяет Кьори.

Забыв осторожность, она вылезает на поляну. Цьяши тянет ее за юбку назад и отрывает клок подола, состоящего из сшитых листочков. Жрица не замечает этого. С трудом распрямившись, она начинает причитать:

— Он ищет Саркофаг! Собирается лишить нас надежды! Если Эйриш попадет к нему в плен, если он вытащит его тело, если… если надругается над ним?..

— Так! — обрывает Цьяши. Мы с ней тоже, переступая через змей, покидаем убежище. Гибкая Лоза подходит к подруге и снова хватает за юбку. — Так! Для начала не ищет, а искал! И если тут он ничего не нашел, то не вернется.

— Это место осквернено! — Кьори кивает на труп. — Он оставил здесь…

— Ах да! — Гибкая Лоза выпускает клинки, которые все это время волокла за собой, и они падают в мох. — Славные… какое там слово ты подцепила от Жанны… жанталманы… оставили подарок. Надо поскорее его забрать, пока не проснулись змеи!

И Цьяши деловито отправляется обирать труп. По пути она пихает меня локтем чуть выше колена, буркнув: «Утешь ее, неженка». Вздохнув, я подступаю к Кьори.

Чуткое Сердце потерянно стоит посреди поляны и озирается, что-то бормоча, возможно, молитву. Не высохли дорожки ее горьких слез. Я снова испытываю жалость, вдруг осознав: обычно эту девушку — бесценную жрицу — защищают в путешествиях либо воины… либо моя Джейн. Наверное, Кьори так же напугана, как была я, едва попав в Агир-Шуакк. Еще недавно… почему кажется, что немыслимо давно? И почему весь мой страх сжался до комочка и даже почти не мешает дышать? Впрочем, наверное, обычное дело. От доктора Адамса я не раз слышала фразу: «Человек ко всему привыкает». Значит, если страх срастается с тобой и становится твоим вечным спутником, рано или поздно ты просто перестаешь его замечать.

— Цьяши права. — Произносить это так же странно, как не дрожать от ужаса, и я неловко улыбаюсь. — Все, кто бывал на войне, говорят: нет места надежнее того, где враг только что искал. Мэ… — прикидываю «расстояние стрелы» и на всякий случай поправляюсь, — вождь не нашел светоча. А возможно…

— А возможно, он ищет вовсе не меня, моя глупенькая жрица, ведь древних саркофагов были десятки. Утри слезы. О Звезды, как тут стало грязно…

Страх возвращается, ведь с нами говорит земля. Пока я, переведя взор вниз, осмысливаю, что происходит, Кьори оживает: упав на колени, почти прижимается ко мху губами.

— Эйриш! — лихорадочно шепчет она. — Эйриш, ты здесь? Почему я не слышала зов?..

Земля смеется: мох нежно дрожит. По нему бежит волна.

— Зачем мне звать тебя? Ты и так здесь.

…Вскоре каменная обезьяна вновь встает из земли. Она взмывает и замирает — величественная, темная, древняя. На этот раз ее веки подняты; в глазницах горит зеленое небо. Я теряюсь там. Я стараюсь глядеть куда угодно, но не в эту мерцающую звездами глубину.

— Здравствуй, жрица. — Губы не шевелятся, но голос — мелодичный, мощный и молодой, — слышен отчетливо. — Здравствуй, маленькая воровка Цьяши, стоящая ко мне задом. И… — чудится, будто я улавливаю, как там, в могиле, мертвец поворачивает голову. — Эмма. Здравствуй. Ты оказалась храбрее, чем мог ждать я… и тем более она, ведь она так тебя берегла.

В тишине Кьори бормочет ответное приветствие и потупляет взор, видимо, опасаясь вмешиваться. Цьяши продолжает сосредоточенно обирать экилана; ее запасы уже пополнились ножом, перышками, парой колец и очередным самострелом.

— Здравствуйте, мистер, — наконец, сглотнув, отзываюсь я. — Я не была храброй, и не пыталась. Единственное, зачем я здесь, — сказать, что моя сестра умерла. Впрочем, наверное, вы…

— Знаю, — отзывается светоч. — Знаю, и это страшная смерть.

— Может… — само слетает с губ, — вы знаете, кто это сделал? Это мучает меня. Мучает сильнее всех секретов.